Аваллон [1]
Листает ночь страницы псалтыря,
Уносит ветер буквы в атмосферу
И не докажешь - истинна ли вера,
Как Аввакум [2] доказывал горя.
Кликушествует по церквям распад,
Дробление страны прошлось по духу.
Луну отвесив, словно оплеуху,
Сворачивает прошлое закат.
Свеча. Домашний мой иконостас.
Мой Аваллон. Мой остров среди смуты.
Я верую. И катятся минуты
Как будто слезы из тревожных глаз.
Святые лики! Как же это так?
До умопомраченья под Распятым
Кричат автокефалы, униаты.
Дробятся мысли. Подступает мрак.
Где бьют общеславянские ключи,
Там выросли плотинами обиды.
Баптисты, адвентисты, кришнаиды
Слетелись, как стервятники в ночи.
Но терпко, как причастия вино
Сознание, что я не обезглавлен,
Раз по Руси исконно православен,
По Киевской, Московской - все равно.
24 июня 1996 г.
Крещение
Мощной фугой взревело сердце,
Боль над бренностью вознеслась,
Словно звездный орган Плесецка
Выжигая на взлете грязь,
Предначертана, как у Джотто [3], -
Поцелуй тяжелей свинца.
Так у русских звучит "охота", -
Знак желания и конца.
Принимая крещенье в водах,
Понимаешь, - ты создан для
Торжества бытия свободы,
Выделения из ноля.
Прорубь. Холодно. Хлопья снега.
По течению вышних рек
Откровенье приходит с неба,
Чтоб остаться в душе навек.
19 января 1997 г | 34
Легким пеплом подернулась боль.
Тлеет прошлое. Тридцать четыре.
Он уснул. Он еще в этом мире,
Только выпарился, как соль.
Вся лазурь через муку ушла
И теперь, необъятна и зрима
Над угаром порочного Рима
Расправляет два мощных крыла.
Новой веры упрямый росток
Разворотит империи плиты.
Для Него же стал полузабытым,
Крайним западом Ближний Восток.
В излучении полной луны
Ныли раны пробитых запястий.
Пусть другие всемирною властью
Будут до смерти обагрены.
Выйдя в послепасхальный туман,
Через дремлющих легионеров,
Он оставил нам новую эру
И ушел догонять караван.
Он закончил на высшей из нот,
Заслужил век дожить неизвестным,
Человеком, не знающим бездны,
И ушел сквозь грядущий восход,
Через мертвое море песков
В те края, где, туги, как пружины,
В сердце Азии зреют вершины
Под чадрой зоревых облаков.
Спит Учитель. Предгорный ночлег
У истоков великих историй.
Спит. И снится ему не преторий,
А стерильный нетронутый снег.
Снег сквозь душу идет и идет.
Оседает на копьях и лирах
Серебристое небо Кашмира,
Белизна гималайских высот.
25 апреля 1999 г. |