[1] Марат – один из вождей Великой французской революции
[2] Фидий – древнегреческий скульптор
[3] Феофил – один из первохристиан, к которому обращается автор Деяний апостолов
[4] Регенсбург – немецкий город-побратим Одессы, полицейское управление которого регулярно посылает в наш город гуманитарные конвои с медикаментами
[5] Лиальные воды – воды охлаждения силовой установки судна, сливаемые за борт
[6] Южный – одесский рынок, с конфликта вокруг которого началась активная фаза губернаторско-муниципального противостояния 1997-98 гг.
назад
Создан:
27 Января 2000
Опубликован:
27 Января 2000
Раздел:
до анархизма -
стихотворные
Судный день Стоматология Каннибализмом заражен, Перетирая демократов, Октябрь перся на рожон С непогрешимостью Марата [1]. Святая злость большевиков На тех, кто сыт и этим весел, Вставляла лучших из "клыков" На трибуналах в десна кресел. Но, вот, у века кариес И мы надеемся на что-то. Ведь можно, существуя здесь И пользуясь его зевотой, Упрятаться в гнилом дупле И не разжеванным остаться. Или бежать на корабле Из мракобесных резерваций? Век, словно вишню раскусив Судьбу из переспелой грусти, Корабль выплюнет в прилив И в Новый Свет его отпустит. И поспешат во всех портах Несчастный экипаж оплакать. Но лишь повиснет на бортах Заплечной тьмы гнилая мякоть. 17 апреля 1989 г. Висок Парфенона Разбирались, - кто за темень в ответе На ночной одной шестой части суши. Нет противней процедуры на свете, Чем разделывать зловонные туши, Забывая те идиллии власти, За которыми предбанники ада. Не бывают травоядными пасти, Где натыкано зубов по три ряда. Как срывали купола! Как скотинно Задували свечи смрадом сивушным! Методичнее самих сарацинов Превращали парфеноны в конюшни. Все мы вспомнили и всех заклеймили, И гордились осужденьем посмертным. Что и на руку нетронутой силе, Для которой мы по-прежнему смерды. Казнью прошлого довольны и сыты, Мы не знали о бунтах на агоре. Где-то бьется в монументов граниты Человеческое слабое море. Но, как прежде, о наждак атмосферы Метеоры растираются ложью. И в полях необитаемой веры Бездорожье. Круглый век бездорожье. Вены мрамора набухли от крови Завсегдатаев глухих казематов. Жаль, что правда заключенная в слове Отражается в поступках горбатой. Но из нашего глухого колодца Я с надеждою гляжу сквозь законы В это небо, что настойчиво бьется, Словно жилка на виске Парфенона. 23 апреля 1989 г. Людопад Нас буря отколола, словно Фидий [2] От заготовки образа мечты. Не ждут нас иностранные порты, С буев слетаем, как ракушки мидий И падаем в глазницы пустоты. Эпоха ниагарским людопадом Ревет над обнищавшею страной. И мы несемся вниз к спине спиной, И чувствуем горячечного ада Сжигающий, непохмелимый зной. Падение растянуто на годы, Цепляемся за паперти церквей. Иных же, кто разбавленных кровей, Чванливые спасают антиподы, Берут на свой лоснящийся Бродвей. Они там растворятся в ширпотребе, А нам там, слава богу, места нет. Симптомы наши - судороги, бред... Страданиями отражаясь в небе, Страна рожает миру Новый Свет. Так вот, ее и сотрясают схватки. А мы, как воды отойти должны, В полях братоубийственной войны Как грязь опасть в историю осадком И унести с собой всю муть вины. И зеркала, как очистные трубы, Высасывают нас из пиджаков, Из нелюбимых жен и кабаков; Потрескались их рамы, словно губы И храмы запеклись от сквозняков. 29 мая 1989 г. Деяния Достопочтенный Феофил [3], Раскол, распад -прямая ересь. Не надо ни ума ни сил, Чтоб отделиться, разуверясь. Рябит в глазах от новых стран И в каждой - новые оковы. А мне милей большой тиран, Чем сотня мелких, местечковых. Монотеизм, конечно, крут, Но и открыт для покаянья. А те, что по скитам орут, - Не верят, корчатся в камланьях. Декабрь, как четвертый блок Рванул и разметал по свету. Придет в Отечество пророк, А уж Отечества и нету. Дымится Днестр, как бикфорд И, что еще взорвется завтра? Набит в мозги нацистских морд Тротил кровавого азарта. Мрак, тучный, как герой Рабле, Накрыл мосты и БТРы, И только трассеры во мгле Чеканят профиль нашей эры. 24 мая 1992 г. Регенсбуржский конвой [4] Три дня мы ждали на границе. Мастиская - суровый край, Где над “челночной” вереницей Таможня, словно вертухай. Из Польши набегали тучи. А два гаишника и я Глядели, как досмотр тягучий Проходят новые друзья. Немой укор державным уркам, Что надругались над страной, - Из маленького Регенсбурга В Одессу шел большой конвой. Немецкие медикаменты, Не показушны и просты, Везли к нам в клиники и центры, Подумать только, их менты ! А на дворе был День Победы. И мы, по трассе их ведя, Забыли о военных бедах, Ушедших, как стена дождя. Улыбчивые полицаи Грехи замаливали? Чушь! Они ухабами плясали На фурах среди черных луж. Дела войны необратимы, Режим наехал на режим. А регенсбуржцы - побратимы. И в этом все, без лишней лжи. Глядели люди удивленно В одном из мелких городков, Как мы по празднику колонной Везли надежду и любовь. А утром были мы в Одессе, Блестевшей, словно ветеран. И день был радужен и весел, И принимал нас “на ура”. Геополитика надменна, Ей эти “нежности” не в счет. Но по больным одесским венам Немецкое тепло течет. 16 мая 1997 г. | Декомпрессия "Южный" [6] Полнолуние. "Южный" в осаде. Ночь застыла, беззвучно крича. Полоумие. Господа ради, Позовите к больному врача! Что закон? Бессловесная прачка Или "чистильщик" смутных времен? У базара жжет ящики стачка, По периметру курит ОМОН. Город бел, как Луна, обескровлен, Выжат прессом налогов и цен. В проходимце мерещится Кромвель, Что воздаст и поднимет с колен. И, не все ли равно, кто виновен, Кто тебя до костей обглодал? Перед гибелью, жертвенный овен Может выказать волчий оскал. Доведенным до буйства народом, Как тараном заборы круша, Ложь затопчет права и свободы, И опять обберет до гроша. Силовое вхождение в рынок. Инструменты разборок и смут Пьют за здравие горечь поминок И, как прежде, бесправно живут. Отзвенела капель "корвалола" И осталась на следующий раз. Говорят, справедливость беспола... Но имеет, как хочет всех нас. 02 августа 1997 г. Ливень (результат заклинания влаги) Под Москвой торфяные пожары, Расплодилась в полях саранча. И у нас от июльского жара В головах, словно рельсы стучат. Зной кипит и сшибает машины И от этого пробки кругом... Это век добежал до вершины, Где и начался Армагеддон. Он не в Косово и не в Заливе, Оглашает он самую глушь. Бог и дьявол на нас разозлились, - Бой в полях наших немощных душ. И от этого судьбы колотит, И от этого каждый дрожит: Кто - увязнув в житейском болоте, Кто - по власти крутя виражи, Никого не минет эта чаша. Лишь вопросом свернулись мозги: - Как там бой, побеждают ли наши? Только где там свои и враги? В этой давке не определиться, На войсках ни погон, ни эмблем. И от этого сумрачны лица, И бушуют цунами проблем. Я как все. Я такой же убогий. Этот бой мне - кромешная ночь. Я от пота не вижу дороги И не знаю - каким же помочь. Но рванул над Одессою ливень И осколки его - по лицу. И я стал на секунду счастливей, Стало ясно к какому концу Отгонять это бренное тело, Чтобы стала мощнее душа. Я стоял под водой обалдело. Люди пялились глупо спеша. А я мок от Его откровений, Нет, не палят они, а живят. И грустил об итогах сомнений Не доживших до ливня ребят. 30 июля 1999 г. Партизан Бесцельность. Безразличие. Мытарства. Реформы все заранее мертвы. Ведь граждане болеют государством, - Засилием чиновничьей братвы. Ворами отлучённая от смысла, Толчётся в ступе кризиса страна. Дотошней, чем израилевы Числа Обложены режимом имена. Правительства - полезнее нарзана, Но каждое заботит личный куш. И я бреду по жизни партизаном Среди стволов обуглившихся душ, Сижу в кустах, случайнее рояля, И молча жду сигнального огня. И, даже, если с виду я лоялен, За пазухою камень у меня. Уже не покупаюсь на “свободы”, Спускаемые “дядями” с небес. Слежу за изменением погоды И прячу свои мысли, как обрез. Порыв, другой и посрывает “крыши”, И вот тогда настанет время “Ч”, И удалят чиновника, что грыжу В одну из очистительных ночей... Быть может, кто-то скажет удивлённо: - Ну вот, ещё один сошёл с ума! Для многих государство, что икона, Но прочим - апология дерьма. Страна молчит, сокрыв обиду в сердце, И граждан доят, как безмолвный скот. Но стоит лишь немного приглядеться, - Залёг и ждёт сигнала весь народ. 23 декабря 1999 г. * * * Читаю старых анархистов, - Освобождением сквозит, И на душе светло и чисто, Хоть за окном зима в грязи. Их преждевременность печальна, Их бескорыстие смешно В стране, где звание “начальник” Пьянит и греет, как вино, Где норма жизни - несвобода И всякий, став хоть чуть главней, Глядит на скопище народа, Словно колбасник на свиней, И тут же раболепно гнётся Под пирамидою властей. Таким построить Город Солнца? В таких-то разглядеть людей?! Невероятная забота, Духовность первохристиан, - В гниенье нашего болота Увидеть вольный океан. И я, системой обозлённый, Готовый подорвать режим, Учусь у Штирнера с Прудоном Очистке общества от лжи. Но расщепляют, словно призма Труды моих учителей Слепую силу экстремизма На спектр осмысленных ролей... 27 января 2000 г. |
[2] Фидий – древнегреческий скульптор
[3] Феофил – один из первохристиан, к которому обращается автор Деяний апостолов
[4] Регенсбург – немецкий город-побратим Одессы, полицейское управление которого регулярно посылает в наш город гуманитарные конвои с медикаментами
[5] Лиальные воды – воды охлаждения силовой установки судна, сливаемые за борт
[6] Южный – одесский рынок, с конфликта вокруг которого началась активная фаза губернаторско-муниципального противостояния 1997-98 гг.