Субкультурный тупик
Принято считать, что в республиках экс-СССР социальной базой анархизма является один из сегментов «молодежной субкультуры». Даже рабочий класс в этой связи упоминается редко. С одной стороны, это вполне в русле теории. Например, такие видные деятели анархизма, как М. Неттлау, Э. Малатесты и М. Корн видели анархическое движение, как субкультуру, общество в обществе, которое будет изнутри постепенно поглощать существующую политическую систему [1]. Однако в реалиях Украины «субкультурники» это не социальное, а возвратное явление. Анархизмом увлекаются и подростки промышленных предместий, и студенты престижных вузов. Но чаще всего их радикализм связан не столько с принципиальным неприятием существующей системы, сколько с неприспособленностью к ней, неустроенностью в данном возрасте. Как только субкультурник находит себе место в системе, - он порывает с анархической забавой.
Кроме того, сам «субкультурный анархизм» – это в большинстве случаев не социальная альтернатива, а ролевая игра, призванная посредством активизма утвердить авторитет новых личностей, укрепить их позиции в субкультуре [2]. Анархическая символика и поведение чаще всего являются объектом китча, молодежной моды. Что для государства безопасно и даже выгодно. На Западе подобное позерство привело к коммерциализации и включению в общий сценарий социального спектакля сначала культур хиппи и панка, затем левого радикализма с «товарищем Че». Следуя этой технологии, в Украине в продаваемую марку превращают Махно. Для чего власть сварганила фестиваль-насмешку над анархизмом, - с бодиартом, «махновским волейболом» и швырянием помидоров в портреты политиков [3]. Аналогично в фойе японских корпораций ставили чучело босса, чтобы клерки выпускали на нем пар. Так и подобные фестивали призваны утвердить общество во мнении, что анархизм – это всего лишь выпуск радикального пара, подростковой энергии.
Именно такой образ анархизма показывает населению полную бесполезность нашего движения в деле социальных преобразований, отворачивает социально активные слои общества от настоящей практики анархизма, засыпает ее аляповатой мишурой субкультурного карнавала. Опять же, в рамках возрастного бунтарства в субкультуре популярны разрушительные технологии анархизма. Созидательный пласт движения, от коммун и сквотов до легальных органов прямой демократии, ею практически не востребован, а широкой публике неизвестен. И уж вовсе никто в Украине конца ХХ в. не претендовал на возвращение анархизму массового характера. По совокупности этих факторов, постсоветский анархизм фактически покончил с собой самоисключением из жизни социума. И хотя субкультурники обставили это красивой «аполитичностью» и нежеланием участвовать в «борьбе за власть», на деле они сами вычеркнули анархию из списка полноправных социальных проектов для украинского общества.
В то же время, эта среда обнаружила нешуточную ревность. Надо было читать, с какой ненавистью ополчилась «анархическая субкультура» на создание в 1999 г. партии «Союз анархистов Украины» (САУ) [4]. Я уж не знаю, что больше их разозлило: нетрадиционная для анархизма партийная форма организации или наша заявка на возвращение анархии в список перспектив развития общества. Ведь в последнем случае мы могли отобрать у субкультурников их игрушку, - назвался «анархистом», - никакого китча и тусовок, участвуй в анархическом строительстве. Но именно цель реального возрождения анархизма не позволила нам использовать организационный опыт субкультуры, заведший движение в тупик. Другим отличием «проекта САУ» стал отказ от пропаганды революции и установка на эволюционное разгосударствление общества. Такой анархический реформизм, озвученный нами впервые после Годвина и Прудона, также был встречен в штыки, как подделка под анархизм в борьбе за власть.
Поэтому мы не стали разубеждать субкультурников, а начали привлекать к анархизму неофитов, людей, ничего не слышавших о нем, кроме государственной пропаганды. И на этом пути, пытаясь объяснить анархизм обычным гражданам, мы открыли для себя его новую, почти необъятную социальную базу. Именно легальность «проекта САУ» и отсутствие призывов к революционному разгрому системы, позволили нам еще при кучмовском режиме расширить анархическую аудиторию, привлечь в свои ряды представителей фермерства и малого бизнеса, интеллигенции и даже пенсионеров. После оранжевой революции этот процесс нарастал, сейчас наблюдается спад, - общество устало от ложной «демократии участия» на роли массовки олигархических партий. И все же через 9 лет после основания САУ мы полагаем, что выбранный нами путь позволил выполнить некую «программу-минимум», - через создание сети легальных организаций и освещение в СМИ идей эволюционного анархизма, вернуть движение в поле широкой общественной дискуссии.
Новое прочтение
Таким образом, через 85 лет после гибели махновщины, анархический способ общежития снова обсуждается в Украине, как вызывающая опасения, но все-таки притягательная перспектива. Какой бы легкой эта задача не казалась сейчас, до САУ она оставалась невыполненной. Реализация же ее привела не только к реабилитации анархизма в глазах части населения. Последние 4 года мы наблюдаем, зарождение моды на имитацию нашего движения у оранжевой части политикума. Но лакмусом успешности проведенной САУ адаптации к современности старых практик анархизма стало создание крупных и прекрасно финансируемых псевдо-анархических политических проектов. Правда, они открыто не использовали бренд анархизма, но активно эксплуатировали его подходы и наши разработки. Как мне уже доводилось писать, - это были гражданская кампания «Пора» и движении министра МВД Луценко «Народная самооборона» (НС) [5].
Мы же видели в таком плагиате и свой плюс. Наращивание рядов «Самообороны» посредством анонимной пропаганды идей и практик эволюционного анархизма показало, что украинцев уже не пугают такие подходы нашего учения. Отталкивает лишь само его имя, - жупел, созданный в массовом сознании еще советской пропагандой. Хотя и сам бренд анархизма в виде некой национал-анархической мутации (свобода от власти «антиукраинских» сил) недавно юзали правые политики. Причем, ряды НС пополняла не только радикальная молодежь, но и граждане других возрастов и воззрений. Этот проект показал, что грамотно поданные идеи анархизма могут быть близки широким слоям населения. Вычтем отсюда людей, вступивших в ряды НС ради власти или заработка. Но были и другие. Что показал переход в ряды САУ активистов винницкой «Самообороны». Всерьез восприняв лозунги НС (фактически анархизма) и увидев их эксплуатацию для достижения власти, эти люди сделали решительный выбор в пользу анархии.
Из примера «Самообороны» следует, что возвращение анархизма в социум должно идти через разрушение анти-анархических мифов, которыми его опутали и государственники, и профанирующие анархисты. Остановлюсь на двух главных мифах, касательно связующих конструкций человеческого общежития. Миф первый – анархизм отрицает любую власть. Площадной лозунг «никакой власти никому» не имеет под собой оснований не только в социальной жизни, но и в теории анархизма. Анархия, как полное безвластие свойственна лишь верхнему, философскому уровню анархического сознания и не распространяется на его нижние, практические уровни. Наши классики рассматривали власть в узком и широком смысле, выделяли власть отрицательную и положительную. Последняя же вытекает из необходимости организации общества изнутри, из самодисциплины граждан. Отсюда теоретики анархизма призывали бороться только с «отрицательной властью», то есть с принуждением. В то время как самодисциплина – естественная сцепка анархического общества [6]. Так и я ниже стану употреблять термин «власть» для ее отрицательного аспекта и «самоорганизация», - для положительного.
Чтобы представить себе социальную структуру общества после государства достаточно вспомнить мнение Кропоткина о том, что всякие добровольные союзы, кооперативы и общественные организации готовят почву для его исчезновения [7]. Основатель анархо-коммунизма видел в них анархические формы взаимопомощи. В переводе на современность, под такое определение подпадает множество структур гражданского общества (ГО) из так называемого «третьего сектора», - неправительственные организации (НПО). Но даже в них неизбежно присутствует власть договоров о сотрудничестве (устав, соглашение и т.д.). Отличие же их от принудительных организаций в том, что на внутреннюю дисциплину (подчинение) их участники идут добровольно. На этом будет основываться и социум реалистичной анархии, что антагонистичен не всякой дисциплине, а лишь принудительной. Соответственно, в экономике – это власть контрактов, заключаемых предприятиями между собой и со своими работниками [7].
Отсюда легко разрушается и второй миф, - о беззаконии анархии. По А. Боровому, неизвестно ни одного человеческого общества, которое не являлось бы определенным правопорядком [8]. Отличием анархического законодательства видится отсутствие его централизации и обязательности для всех. Регулирующим сводом правил в анархии станет совокупность договоров, заключенных между общинами, организациями и индивидами. На срок действия договоров они регламентируют поведение, то есть являются законами для договорившихся сторон [9]. Это будет предельно частное и постоянно изменчивое законодательство. Но только в нем возможно наличие права в отсутствии принуждения. А, если законодательством анархии является совокупность действующих договоров, значит, гражданин лично выбирает для себя те «законы», которые ему подходят, на которые он соглашается добровольно, путем заключения взаимовыгодных контрактов.
Так у гражданина фактически исчезают причины нарушать законы-договора, но даже нарушение таких законов не будет являться преступлением в современном понимании этого слова (то есть социально опасным актом). Это будет лишь невыполнение договора – конфликт с компаньоном. Такие конфликты легко решаются посредством третейского суда. А на первый план общественного реагирования на правонарушения в анархии выйдет «репутация». Так в экономике нарушение контракта не повлечет принудительной отработки, но станет причиной для огласки и бойкота. Такое порицание должно само подвигнуть нарушителя к компенсации ущерба. Необходимое условие действия таких механизмов регулирования – их всеобщность. Когда нарушитель просто не сможет найти заинтересованную в договоре с ним сторону, пока не исправит последствия нарушения.
Таким образом, мы выясняем, что анархия – это модель вполне реалистичного общества со своей системой правопорядка, которая зиждется на добровольной дисциплине и децентрализованном законодательстве. Будь оно правильно построено, такое общество было бы привлекательнее любого государственного режима, так как существовало бы без принуждения несогласных, которое и является главной причиной всех национальных, социальных, экономических и религиозных конфликтов. Кроме того, такой социум был бы намного устойчивее любого государства, ибо в максимально децентрализованной, сетевой системе (как выражались старые анархисты, «распыления власти») не существует тех иерархических рычагов управления, захватив которые, можно было бы перевернуть ситуацию в стране. На что емко указывает наиболее известный, но мало кому понятный лозунг нашего учения «Анархия – мать порядка!».
Однако для практического использования нашего учения надо четко дифференцировать уровни анархического сознания и понять, реализацию каких из его проявлений можно начинать в современной социально-политической обстановке. Реализация каких идеалов анархизма должна быть отложена до наступления некоего «переходного периода» к анархии. А какие и вовсе являются лишь философской категорией учения и не реализуемы на практике в обозримом будущем человечества.
Как известно, демократия – это способ приятия решений, по которому побеждает то мнение, что набирает большее количество голосов, то есть, это власть большинства граждан общины, региона, страны. Однако в представительской системе такая власть большинства есть фикция. Большинство народа властвует лишь один раз – в день выборов своих представителей. Все остальное время властвует абсолютное меньшинство – избранные депутаты, городские головы и президент, а так же назначаемые ими (то есть никем не избираемые) чиновники исполнительной власти. Причем, чем выше этаж представительской власти, тем больше удален представитель от людей им представляемых, тем меньше он отражает их позицию, то есть реально их представляет, тем меньше демократии в таком представительстве. Бюрократия же исполняет волю не народа, а вышестоящего бюрократа. Наиболее ярким примером такой власти меньшинства в Украине является политика вступления в НАТО. Притом, что 2/3 населения выступает против этого, президент и его бюрократия создали уже целые институты и министерства для вступления в Альянс. И говорят, что мнение народа они в самом конце спросят.
Этот пример лишний раз показывает, что следствием власти избранного меньшинства является невозможность учета интересов и исполнения воли народного большинства, не говоря уже об интересах меньшинства. И уж точно, при такой власти невозможно согласование больших и малых общественных интересов, что есть главное препятствие переходу демократии в анархию. А посему эволюционный путь к анархии лежит через промежуточный этап установления настоящего народовластия, которое может быть достигнуто лишь посредством прямой демократии (ПД), - решения вопросов социального управления непосредственно гражданами, которых они касаются. Прямую демократию некоторые анархисты считают одним из главных признаков анархии [10]. Хотя, ПД и основанное на ней самоуправление есть лишь настоящая власть большинства, а анархия – это принципиально иной способ принятия решений – без применения власти, путем согласования всех интересов, консенсуса.
И только после того, как посредством ПД граждане выявят свои реальные предпочтения, они смогут услышать более слабые голоса различных меньшинств и корректировать свои решения с учетом их мнения, что и положит начало установлению общественного консенсуса. В то время как консенсус представителей в выборных органах является лишь политической целесообразностью, очень редко отражающей согласование интересов граждан ими представляемых. С другой стороны, при нынешней невозможности работы сложных социальных организмов без системы управления вообще, на первом этапе анархическая эволюция может стремиться лишь к минимизации управленческого аппарата. Чтобы как можно меньше людей управляли жизнью граждан, в как можно меньшем количестве сфер. И минимум этот был полностью подконтролен гражданам [11]. А, чем меньше представителей и меньше количество сфер представительства, тем больше в обществе прямой демократии граждан, их самоуправления. Причем, именно ПД еще до наступления анархии и ликвидирует в основной части социальных отношений деление общества на управляющих и управляемых.
В таком контексте я и строю свою программу эволюционной анархизации. Условно ее можно разделить на два этапа. 1) До повсеместного установления прямой демократии, что и будет означать начало «переходного периода» к анархии. 2) Переход от ПД к согласованию интересов большинства и меньшинства путем консенсуса, - основы свободного договора анархии. Моделирование первого этапа и является темой данной работы. Однако в таком разделении на этапы есть и своя условность. Наступление ПД и движение к консенсусу может быстрее пойти в малых общинах (сел и поселков), где быстро реализуемо самоуправление общих собраний. Кроме того, конфликт интересов большинства и меньшинства в больших сообществах (район, город, область) во многом снимается путем децентрализации управления. Когда малые группы не сливаются в «единую емкость» большого сообщества, а самоуправляются через свои НПО. Таким образом, в какой-то мере эти этапы могут идти параллельно. Но все равно это два разных процесса: первый стремиться к увеличению числа участников управления, второй, - к качеству этого управления.
назад
Создан:
24 Сентября 2008
Опубликован:
24 Сентября 2008
Раздел:
постижение анархии -
теория
| Социальная база украинского анархизма |
| Социальная база украинского анархизма - часть 2 |
| Социальная база украинского анархизма - часть 3 |
| Социальная база украинского анархизма - часть 4 |
| Весь текст |
Государство – это не всеобъемлющий и единственно возможный способ социальной организации общества, а всего лишь ее частный случай, хотя и максимально распространенный на данном этапе развития человечества.
Тем не менее, анархисты всех направлений, по совокупности содеянного, считают государство преступной организацией, вреда от которой много больше, чем пользы. Но, в отличие от революционного крыла нашего движения, анархисты-эволюционисты признают всю меру зависимости современного общества от государства и понимают, что реальная альтернатива ему не может появиться в одночасье. Ее нужно выращивать в недрах общества. Для чего надо выявлять и активизировать социальную базу анархизма.Субкультурный тупик
Принято считать, что в республиках экс-СССР социальной базой анархизма является один из сегментов «молодежной субкультуры». Даже рабочий класс в этой связи упоминается редко. С одной стороны, это вполне в русле теории. Например, такие видные деятели анархизма, как М. Неттлау, Э. Малатесты и М. Корн видели анархическое движение, как субкультуру, общество в обществе, которое будет изнутри постепенно поглощать существующую политическую систему [1]. Однако в реалиях Украины «субкультурники» это не социальное, а возвратное явление. Анархизмом увлекаются и подростки промышленных предместий, и студенты престижных вузов. Но чаще всего их радикализм связан не столько с принципиальным неприятием существующей системы, сколько с неприспособленностью к ней, неустроенностью в данном возрасте. Как только субкультурник находит себе место в системе, - он порывает с анархической забавой.
Кроме того, сам «субкультурный анархизм» – это в большинстве случаев не социальная альтернатива, а ролевая игра, призванная посредством активизма утвердить авторитет новых личностей, укрепить их позиции в субкультуре [2]. Анархическая символика и поведение чаще всего являются объектом китча, молодежной моды. Что для государства безопасно и даже выгодно. На Западе подобное позерство привело к коммерциализации и включению в общий сценарий социального спектакля сначала культур хиппи и панка, затем левого радикализма с «товарищем Че». Следуя этой технологии, в Украине в продаваемую марку превращают Махно. Для чего власть сварганила фестиваль-насмешку над анархизмом, - с бодиартом, «махновским волейболом» и швырянием помидоров в портреты политиков [3]. Аналогично в фойе японских корпораций ставили чучело босса, чтобы клерки выпускали на нем пар. Так и подобные фестивали призваны утвердить общество во мнении, что анархизм – это всего лишь выпуск радикального пара, подростковой энергии.
Именно такой образ анархизма показывает населению полную бесполезность нашего движения в деле социальных преобразований, отворачивает социально активные слои общества от настоящей практики анархизма, засыпает ее аляповатой мишурой субкультурного карнавала. Опять же, в рамках возрастного бунтарства в субкультуре популярны разрушительные технологии анархизма. Созидательный пласт движения, от коммун и сквотов до легальных органов прямой демократии, ею практически не востребован, а широкой публике неизвестен. И уж вовсе никто в Украине конца ХХ в. не претендовал на возвращение анархизму массового характера. По совокупности этих факторов, постсоветский анархизм фактически покончил с собой самоисключением из жизни социума. И хотя субкультурники обставили это красивой «аполитичностью» и нежеланием участвовать в «борьбе за власть», на деле они сами вычеркнули анархию из списка полноправных социальных проектов для украинского общества.
В то же время, эта среда обнаружила нешуточную ревность. Надо было читать, с какой ненавистью ополчилась «анархическая субкультура» на создание в 1999 г. партии «Союз анархистов Украины» (САУ) [4]. Я уж не знаю, что больше их разозлило: нетрадиционная для анархизма партийная форма организации или наша заявка на возвращение анархии в список перспектив развития общества. Ведь в последнем случае мы могли отобрать у субкультурников их игрушку, - назвался «анархистом», - никакого китча и тусовок, участвуй в анархическом строительстве. Но именно цель реального возрождения анархизма не позволила нам использовать организационный опыт субкультуры, заведший движение в тупик. Другим отличием «проекта САУ» стал отказ от пропаганды революции и установка на эволюционное разгосударствление общества. Такой анархический реформизм, озвученный нами впервые после Годвина и Прудона, также был встречен в штыки, как подделка под анархизм в борьбе за власть.
Поэтому мы не стали разубеждать субкультурников, а начали привлекать к анархизму неофитов, людей, ничего не слышавших о нем, кроме государственной пропаганды. И на этом пути, пытаясь объяснить анархизм обычным гражданам, мы открыли для себя его новую, почти необъятную социальную базу. Именно легальность «проекта САУ» и отсутствие призывов к революционному разгрому системы, позволили нам еще при кучмовском режиме расширить анархическую аудиторию, привлечь в свои ряды представителей фермерства и малого бизнеса, интеллигенции и даже пенсионеров. После оранжевой революции этот процесс нарастал, сейчас наблюдается спад, - общество устало от ложной «демократии участия» на роли массовки олигархических партий. И все же через 9 лет после основания САУ мы полагаем, что выбранный нами путь позволил выполнить некую «программу-минимум», - через создание сети легальных организаций и освещение в СМИ идей эволюционного анархизма, вернуть движение в поле широкой общественной дискуссии.
Новое прочтение
Таким образом, через 85 лет после гибели махновщины, анархический способ общежития снова обсуждается в Украине, как вызывающая опасения, но все-таки притягательная перспектива. Какой бы легкой эта задача не казалась сейчас, до САУ она оставалась невыполненной. Реализация же ее привела не только к реабилитации анархизма в глазах части населения. Последние 4 года мы наблюдаем, зарождение моды на имитацию нашего движения у оранжевой части политикума. Но лакмусом успешности проведенной САУ адаптации к современности старых практик анархизма стало создание крупных и прекрасно финансируемых псевдо-анархических политических проектов. Правда, они открыто не использовали бренд анархизма, но активно эксплуатировали его подходы и наши разработки. Как мне уже доводилось писать, - это были гражданская кампания «Пора» и движении министра МВД Луценко «Народная самооборона» (НС) [5].
Мы же видели в таком плагиате и свой плюс. Наращивание рядов «Самообороны» посредством анонимной пропаганды идей и практик эволюционного анархизма показало, что украинцев уже не пугают такие подходы нашего учения. Отталкивает лишь само его имя, - жупел, созданный в массовом сознании еще советской пропагандой. Хотя и сам бренд анархизма в виде некой национал-анархической мутации (свобода от власти «антиукраинских» сил) недавно юзали правые политики. Причем, ряды НС пополняла не только радикальная молодежь, но и граждане других возрастов и воззрений. Этот проект показал, что грамотно поданные идеи анархизма могут быть близки широким слоям населения. Вычтем отсюда людей, вступивших в ряды НС ради власти или заработка. Но были и другие. Что показал переход в ряды САУ активистов винницкой «Самообороны». Всерьез восприняв лозунги НС (фактически анархизма) и увидев их эксплуатацию для достижения власти, эти люди сделали решительный выбор в пользу анархии.
Из примера «Самообороны» следует, что возвращение анархизма в социум должно идти через разрушение анти-анархических мифов, которыми его опутали и государственники, и профанирующие анархисты. Остановлюсь на двух главных мифах, касательно связующих конструкций человеческого общежития. Миф первый – анархизм отрицает любую власть. Площадной лозунг «никакой власти никому» не имеет под собой оснований не только в социальной жизни, но и в теории анархизма. Анархия, как полное безвластие свойственна лишь верхнему, философскому уровню анархического сознания и не распространяется на его нижние, практические уровни. Наши классики рассматривали власть в узком и широком смысле, выделяли власть отрицательную и положительную. Последняя же вытекает из необходимости организации общества изнутри, из самодисциплины граждан. Отсюда теоретики анархизма призывали бороться только с «отрицательной властью», то есть с принуждением. В то время как самодисциплина – естественная сцепка анархического общества [6]. Так и я ниже стану употреблять термин «власть» для ее отрицательного аспекта и «самоорганизация», - для положительного.
Чтобы представить себе социальную структуру общества после государства достаточно вспомнить мнение Кропоткина о том, что всякие добровольные союзы, кооперативы и общественные организации готовят почву для его исчезновения [7]. Основатель анархо-коммунизма видел в них анархические формы взаимопомощи. В переводе на современность, под такое определение подпадает множество структур гражданского общества (ГО) из так называемого «третьего сектора», - неправительственные организации (НПО). Но даже в них неизбежно присутствует власть договоров о сотрудничестве (устав, соглашение и т.д.). Отличие же их от принудительных организаций в том, что на внутреннюю дисциплину (подчинение) их участники идут добровольно. На этом будет основываться и социум реалистичной анархии, что антагонистичен не всякой дисциплине, а лишь принудительной. Соответственно, в экономике – это власть контрактов, заключаемых предприятиями между собой и со своими работниками [7].
Отсюда легко разрушается и второй миф, - о беззаконии анархии. По А. Боровому, неизвестно ни одного человеческого общества, которое не являлось бы определенным правопорядком [8]. Отличием анархического законодательства видится отсутствие его централизации и обязательности для всех. Регулирующим сводом правил в анархии станет совокупность договоров, заключенных между общинами, организациями и индивидами. На срок действия договоров они регламентируют поведение, то есть являются законами для договорившихся сторон [9]. Это будет предельно частное и постоянно изменчивое законодательство. Но только в нем возможно наличие права в отсутствии принуждения. А, если законодательством анархии является совокупность действующих договоров, значит, гражданин лично выбирает для себя те «законы», которые ему подходят, на которые он соглашается добровольно, путем заключения взаимовыгодных контрактов.
Так у гражданина фактически исчезают причины нарушать законы-договора, но даже нарушение таких законов не будет являться преступлением в современном понимании этого слова (то есть социально опасным актом). Это будет лишь невыполнение договора – конфликт с компаньоном. Такие конфликты легко решаются посредством третейского суда. А на первый план общественного реагирования на правонарушения в анархии выйдет «репутация». Так в экономике нарушение контракта не повлечет принудительной отработки, но станет причиной для огласки и бойкота. Такое порицание должно само подвигнуть нарушителя к компенсации ущерба. Необходимое условие действия таких механизмов регулирования – их всеобщность. Когда нарушитель просто не сможет найти заинтересованную в договоре с ним сторону, пока не исправит последствия нарушения.
Таким образом, мы выясняем, что анархия – это модель вполне реалистичного общества со своей системой правопорядка, которая зиждется на добровольной дисциплине и децентрализованном законодательстве. Будь оно правильно построено, такое общество было бы привлекательнее любого государственного режима, так как существовало бы без принуждения несогласных, которое и является главной причиной всех национальных, социальных, экономических и религиозных конфликтов. Кроме того, такой социум был бы намного устойчивее любого государства, ибо в максимально децентрализованной, сетевой системе (как выражались старые анархисты, «распыления власти») не существует тех иерархических рычагов управления, захватив которые, можно было бы перевернуть ситуацию в стране. На что емко указывает наиболее известный, но мало кому понятный лозунг нашего учения «Анархия – мать порядка!».
Однако для практического использования нашего учения надо четко дифференцировать уровни анархического сознания и понять, реализацию каких из его проявлений можно начинать в современной социально-политической обстановке. Реализация каких идеалов анархизма должна быть отложена до наступления некоего «переходного периода» к анархии. А какие и вовсе являются лишь философской категорией учения и не реализуемы на практике в обозримом будущем человечества.
Как известно, демократия – это способ приятия решений, по которому побеждает то мнение, что набирает большее количество голосов, то есть, это власть большинства граждан общины, региона, страны. Однако в представительской системе такая власть большинства есть фикция. Большинство народа властвует лишь один раз – в день выборов своих представителей. Все остальное время властвует абсолютное меньшинство – избранные депутаты, городские головы и президент, а так же назначаемые ими (то есть никем не избираемые) чиновники исполнительной власти. Причем, чем выше этаж представительской власти, тем больше удален представитель от людей им представляемых, тем меньше он отражает их позицию, то есть реально их представляет, тем меньше демократии в таком представительстве. Бюрократия же исполняет волю не народа, а вышестоящего бюрократа. Наиболее ярким примером такой власти меньшинства в Украине является политика вступления в НАТО. Притом, что 2/3 населения выступает против этого, президент и его бюрократия создали уже целые институты и министерства для вступления в Альянс. И говорят, что мнение народа они в самом конце спросят.
Этот пример лишний раз показывает, что следствием власти избранного меньшинства является невозможность учета интересов и исполнения воли народного большинства, не говоря уже об интересах меньшинства. И уж точно, при такой власти невозможно согласование больших и малых общественных интересов, что есть главное препятствие переходу демократии в анархию. А посему эволюционный путь к анархии лежит через промежуточный этап установления настоящего народовластия, которое может быть достигнуто лишь посредством прямой демократии (ПД), - решения вопросов социального управления непосредственно гражданами, которых они касаются. Прямую демократию некоторые анархисты считают одним из главных признаков анархии [10]. Хотя, ПД и основанное на ней самоуправление есть лишь настоящая власть большинства, а анархия – это принципиально иной способ принятия решений – без применения власти, путем согласования всех интересов, консенсуса.
И только после того, как посредством ПД граждане выявят свои реальные предпочтения, они смогут услышать более слабые голоса различных меньшинств и корректировать свои решения с учетом их мнения, что и положит начало установлению общественного консенсуса. В то время как консенсус представителей в выборных органах является лишь политической целесообразностью, очень редко отражающей согласование интересов граждан ими представляемых. С другой стороны, при нынешней невозможности работы сложных социальных организмов без системы управления вообще, на первом этапе анархическая эволюция может стремиться лишь к минимизации управленческого аппарата. Чтобы как можно меньше людей управляли жизнью граждан, в как можно меньшем количестве сфер. И минимум этот был полностью подконтролен гражданам [11]. А, чем меньше представителей и меньше количество сфер представительства, тем больше в обществе прямой демократии граждан, их самоуправления. Причем, именно ПД еще до наступления анархии и ликвидирует в основной части социальных отношений деление общества на управляющих и управляемых.
В таком контексте я и строю свою программу эволюционной анархизации. Условно ее можно разделить на два этапа. 1) До повсеместного установления прямой демократии, что и будет означать начало «переходного периода» к анархии. 2) Переход от ПД к согласованию интересов большинства и меньшинства путем консенсуса, - основы свободного договора анархии. Моделирование первого этапа и является темой данной работы. Однако в таком разделении на этапы есть и своя условность. Наступление ПД и движение к консенсусу может быстрее пойти в малых общинах (сел и поселков), где быстро реализуемо самоуправление общих собраний. Кроме того, конфликт интересов большинства и меньшинства в больших сообществах (район, город, область) во многом снимается путем децентрализации управления. Когда малые группы не сливаются в «единую емкость» большого сообщества, а самоуправляются через свои НПО. Таким образом, в какой-то мере эти этапы могут идти параллельно. Но все равно это два разных процесса: первый стремиться к увеличению числа участников управления, второй, - к качеству этого управления.
[1] Шубин А. Анархистский социальный опыт // http://www.libertarium.ru/libertarium/l_lib_socialism
[2] Фавн Ф. Анархистская субкультура // На ножах со всем существующим. Рига. 2006., с.60
[3] Заявление САУ «Независимость без Махно» // http://www.s-a-u.org
[4] напр. Препарируя САУ // http://reaction.zaraz.org
[5] Азаров В. Анархизм и «Самооборона» // http://azarov.net
[6] Азаров В. Свобода от принуждения ч.1 // http://www.azarov.net
[7] Ударцев С.Ф. Кропоткин. М. 1989., с.79
[8] Боровой А.А. Анархизм. М. 2007. с.140
[9] Азаров В. Навстречу анархической Конституции // http://azarov.net
[10] напр. Либертарный Муниципализм Мюррея Букчина // http://goryachiy.narod.ru
[11] Азаров В. Миссия анархизма, ч.3 // http://azarov.net