Часть 1. ВЗГЛЯД ИЗВНЕ
СТРАШНОЕ ТАБУ
При планировании масштабной политической деятельности, естественно, возникает мысль о создании партии. Однако что может быть более табуированным в современном анархизме, чем организация политической партии?! Наверное, только организация власти. Тем не менее, анархисты прошлого, включая классиков, неоднократно предлагали создание анархической партии и даже пытались реализовать этот проект. Здесь можно вспомнить предложения Бакунина, Кропоткина, Новомирского, Аршинова. Малатесту с идеей создания «Интернациональной Социалистическо-Анархической Революционной Партии» [1] . Попытки превращения в анархические партии французской Генеральной конфедерации труда в начале ХХ в. и украинской Конфедерации «Набат» в 1920 г., преобладание анархистов 1919 г. в компартии Франции. Подробнее о некоторых примерах можно узнать из книги А. Скирды «Индивидуальная автономия и коллективная сила» [2] .
Историки пишут о противоречивости взглядов классиков анархизма на участие в политике. Основатель движения П.-Ж. Прудон избирался депутатом парламента, а программу реформ прудонистов приняло правительство Парижской коммуны. М. Бакунин критиковал парламентаризм, но активно участвовал в политике. И А. Боровой опровергал миф об отрицании анархистами политической борьбы. А анархические эксперименты в Украине 1918-1920 гг. с участием в выборах и в Испании 1936-1939 гг. с участием в выборах и правительстве подтвердили возможность реализации анархизма, именно политическим путем. Но после его подавления в СССР и Европе, анархизм смог возродиться только на субкультурном уровне. И, к своему ренессансу в республиках экс-СССР, он давно ушел из политики. А чтобы оправдать свое неучастие в судьбах общества, его носители выработали пренебрежение к ней и к партиям, на которые спроецировали весь негатив анархистов против ленинской РКП/б.
Но, если классики анархизма критиковали этатические партии и, в то же время, предлагали создание партии анархистов, нельзя полагать, что они не понимали типологической разницы организаций, не отличали партию от, скажем, профсоюза. Значит, они видели отличные черты подобной анархической структуры, при сохранении ее партийного типа. И ее свойства можно высчитать от обратного, вычитая критику классиков, касательно этатических партий. Например, партийную иерархию и принудительную дисциплину, бюрократизацию, отрыв от интересов общества и захват ею власти [3] . Но главным вопросом создания анархической партии остается все же целеполагание: не можно ли ее создавать, а для чего это делать. И чтобы ответить на этот вопрос, придется совершить беглый обзор развития анархических учений.
МЕТОДЫ АНАРХИЗМА
Анархизм никогда не был единой доктриной, это сообщество родственных течений, общих во мнении, что грядущее гуманное общество будет безгосударственным [4] . Далее их взгляды на методы достижения безвластия и его будущую экономику серьезно разнятся. Прудон выступал за эволюционный путь к анархии и ее рыночную модель. Затем Бакунин привнес в анархизм революционную технологию, которую поддержал и П. Кропоткин. При этом Прудон с Бакуниным выступали за уравнение собственности и критиковали коммунизм. Кропоткин же обосновал возможность соединения анархизма с коммунизмом, тем самым, вступив в противоречие с первичной моделью анархической экономики. В период русских революций его взгляды получили столь широкое распространение, что до сих пор неискушенные в теории анархисты считают наше учение в целом революционным и коммунистическим.
Между тем, сам Кропоткин указывал, что, возникшая в недрах «Интернационала» партия, которая не признавала власти в общественном союзе, сначала избегала называть себя анархистской. Этим определением она, казалось, слишком связывала себя с последователями Прудона, против реформистских идей (курсив мой – В.А.) которого боролся «Интернационал». И только после того, как противники этой партии стали также называть ее участников анархистами, она приняла на себя это имя [5] . Отсюда следует, что стратегия эволюционного разгосударствления (реформистский анархизм) не только имеет право называться анархизмом. Но именно она, по задумке основателя движения, была единственным, в прямом смысле слова, «анархизмом без прилагательных». Прочие классики учения лишь примкнули к этому готовому движению, привнося в него свои, зачастую противоположные теории.
Поэтому создание во второй половине ХХ в. М. Ротбардом на основе идей анархистов-индивидуалистов нового течения, - анархизма свободного рынка (анархо-капитализма) с эволюционной стратегией развития, - стало естественным возвратом к первооснове Прудона после века бесплодных революций. Новое течение еще более противоречило кропоткианству, чем последнее, - прудонизму и бакунизму. Отчего идея либертарного капитализма вызвала у анархистов-коммунистов резко негативную реакцию, вплоть до отказа его сторонникам в принадлежности к анархизму. Но, думаю, она сравнима с реакцией на учение Кропоткина анархистов конца XIX в., критически настроенных против коммунизма. Во всяком случае, Б. Такер считал анархизм с коммунизмом взаимоисключающими понятиями, и отказывал Кропоткину в звании анархиста [6] .
Привел я это нелинейное движение либертарной мысли лишь для того, чтобы показать широту диапазона организационных и методических поисков анархизма. Что наше учение никогда не замыкалось на каком-то одном направлении или форме борьбы, ему чужд монополизм и догматизм, претензия главенства одного течения над другими. Анархизм свободен в выборе взглядов на характер социального освобождения и средства его достижения.
И мысль о том, что к анархии можно идти разными путями, далеко не нова, это предлагали уже в марте 1918 г. участники Московской федерации анархических групп. Так в газете федерации «Анархия» вышла статья М. Вольного «Единая платформа анархизма», где отмечалось разнообразие форм организации социальных отношений, предлагаемых разными либертарными течениями. Автор указывал, что все они находят своих последователей, и обусловлено это разными интересами индивидов. Поэтому не может какое-либо из течений считаться правильным, а остальные – ошибочными. Откуда всем равноправным течениям должна быть предоставлена равная свобода реализации, создания своих систем организации социальных отношений [7] .
Применительно к современности, это означает плюрализм анархических методов, реализацию всеми либертарными течениями своих технологий освобождения. И революционных акций прямого действия анархо-коммунистов, и профсоюзной борьбы анархо-синдикалистов, и эволюционных технологий анархо-капиталистов. А также множества новых неоанархических инициатив. Так мы наиболее полно, широким фронтом воздействий сможем охватить большую часть социума, недовольную государством. Результатом такого плюрализма методов станет безгосударственное полиукладное общество, где последователи каждого из течений будут жить сообразно своим представлениям о собственности и способе производства. Придет ли в дальнейшем такое общество к единой экономической системе, - вопрос самоопределения будущих свободных поколений.
ЭВОЛЮЦИЯ И СУБКУЛЬТУРА
Если к падению самодержавия в России большинство политических сил имело в своем арсенале ту или иную концепцию революции, с окончанием гражданской войны началось отрезвление от революционных иллюзий. Уже в 1922 г. анархический журнал «Почин» писал о невозможности немедленного исчезновения государства и осуществляющих власть политических партий [8] . Сегодня же революции все больше сводятся к постановочным технологиям уличной смены власти. Что показал парад «цветных» переворотов в республиках экс-СССР, да и последние потрясения в арабском мире. Как следствие, «революцией» нынче громко называют любой переворот, не влекущий изменений, революционных по сути.
Но если революция не может сразу убрать государство, на первый план анархизма выходит идея переходного периода, постепенное вытеснение власти. Правда, М. Неттлау и Э. Малатеста отрицали такую идею, как промежуточную политическую систему, и настаивали на анархическом прогрессе путем непрерывной эволюции [9] . На такие обвинения отвечал А. Шапиро: социальная революция неизбежно делится на этапы. Но, «когда говорят о переходном периоде, то анархисты-догматики становятся на дыбы. "Переходный период" легкомысленно смешивается с "диктатурой"» [10] . Выходит, перед нами не более чем спор разных характеристик одного процесса. И «социальная революция», и «непрерывная эволюция», и «переходный период», в реалистичных своих интерпретациях являются идентичными моделями перехода от этатической к анархической организации социума, который подразумевает не одномоментное, а продолжительное становление либертарного общества.
С этой точки зрения, Малатеста предельно реалистичен: указывает, что «анархия может осуществиться лишь постепенно, понемногу возрастая в силе и широте охвата». А цель движения в том, «чтобы идти к анархии сегодня, завтра, всегда». Руководством к действию любого эволюциониста могут служить его поиск благоприятных условий и стремление «найти путь к осу¬ществлению наибольшей возможной доли анархии среди людей, которые не являются анархистами или которые являются тако¬выми в различной степени». Если сегодня анархо-революционеры придают анафеме участие в реформах и политической жизни, то Малатеста настаивал на участии анархистов в любой общественной и реформистской деятельности, постепенно наращивая тем самым наши ряды. В результате чего анархисты смогут стать не изолированной коммуной, но частью общества, «располагающей соответственной долей общест-венных средств производства и прочим социальным досто¬янием» [11] .
По сути, концепция Малатесты – это идея расширяющейся анархической субкультуры внутри этатического общества, которая постепенно вытеснит государство. И на примере указаний Д. Бученкова, что с конца 1980-х гг. именно субкультурные молодежные группировки стали «кузницей кадров» для возрождения анархического движения в республиках экс-СССР [12] , может показаться, будто анархизм у нас идет правильным путем. Но прошло уже более 20 лет, а удельный вес неполитического субкультурного анархизма в общей массе этатического социума практически не изменился, разве что, уменьшился.
И проблему здесь я вижу именно в его аполитичности. Ведь если революция/эволюция предполагается достаточно растянутой во времени, это обязывает нынешних анархистов пересмотреть свое отношение к политической борьбе. Миф одномоментного свержения государства волной социальной революции делал политические навыки для анархистов ненужным рудиментом этатического общества. Переходный период к анархии снова требует от нас искушенности в отношениях с органами власти, политическими партиями и движениями. Но по силам ли такая наука, и, главное, ее практическое применение наиболее распространенному сейчас субкультурному анархизму?
Например, Б. Кагарлицкий, в связи с недавними поджогами в Москве, определял анархическую субкультуру России, как «способ времяпровождения молодёжи, которая не имеет чёткой программы и идеологии, но живёт в определённом стиле, слушает определённую музыку, негативно относится к существующему в России государству и «потребительскому обществу»» [13] . И лидеры «новых левых» Киева в интервью 2008 г. отмечали: «Сейчас субкультурный анархизм - это не стратегическое действие, это во многом скорее самоутверждение, действие под позывом моды» [14] .
Следует добавить, что даже выросшие из него, идеологически подкованные объединения анархистов республик экс-СССР за единичными исключениями представляют собой не реальные политические организации, а сообщества в Интернете, изредка посещающие наш грешный мир, например, на Первомай или какой-нибудь эколагерь. Хуже того, с неким клиническим консерватизмом, они цепляются за старые догмы, учат неофитов на подходах и методиках столетней давности, не понимая неизбежной необходимости их модернизировать ради успеха движения. Таким анархистам впору создавать клубы исторических реконструкций и ряженными на тачанках инсценировать ушедшую эпоху.
Все это подтверждает универсальный характер критики Ф. Фавном анархической субкультуры США. Она варится в себе, предпочитая преобразованию общества внутреннюю ролевую игру. Ее деятельность напоминает практику евангелических религиозных сект, никак не мешает порядкам современного государства и представляет собой ««еще один клапан общественного механизма». В итоге, субкультура – это потеря связи с реальностью, «место капитуляции, сдачи, разоружения», - заключает Фавн [15] . Правда, автор критиковал ее за отсутствие революционности, но в виду состояния «не от мира сего», и в деле эволюционного продвижения анархизма она также не поможет. При этом, я далек от отрицания таких анархических проявлений, как чего-то неправильного. Просто стратегию прихода к анархии или хотя бы ее приближения на них, действительно, не построишь.
НАЗАД В ПОЛИТИКУ
Таким образом, неполитические анти-организационные сообщества анархистов не способны стать источником широких социальных преобразований. Хуже того, пока они не могут даже преодолеть молодежный возрастной барьер и предложить чего-либо «взрослой» жизни обыденного общества. Тем более, субкультурная оторванность от реальности не позволяет реализовать главную задачу, указанную Малатестой, - добиться полноправного обладания анархистами долей средств производства и прочим «социальным достоянием». А ведь это является обязательным условием становления и расширения анархии в реальном мире, в открытой конкурентной борьбе с этатическими формами организации и собственности.
Откуда главным техническим вопросом «непрерывной эволюции» видится закрепление достигнутых высот социального освобождения и прав анархистов на свою долю средств производства. А также создание благоприятных условий для включения новых общественных групп в движение разгосударствления. В процессе эволюции/революции любые достижения анархистов имеют временный характер, если не закрепляются легитимным для окружающего общества способом. Можно строить всякие коммуны, синдикаты, кооперативы, но нелегальный характер превращает их в замки из песка, разрушаемые легким дуновением власти. Поэтому вся анархическая собственность в этатическом обществе должна быть оформлена на коллектив или его конкретного участника. Иначе, для такого общества она «ничья». В отличие от субкультурников, это правило давно поняли синдикалисты, которые регистрируют свои объединения в качестве профсоюзов и легально закрепляют за ними средства производства.
Следует также добавить, что права трудящихся, которые защищает сегодня анархизм от наступления неолиберальной экономики, были в свое время не только завоеваны в забастовочной борьбе, но и закреплены законодательно, их соблюдение стало обязательным условием легитимности современной модели западной демократии. Так реализовалась идея социального государства, призванного обеспечить социальные гарантии, достойный прожиточный минимум и справедливые условия труда. Мне могут возразить, что анархисты не станут идти путем легитимного закрепления своих достижений, так как не признают законодательства. Отнюдь.
Не первый раз указываю, что выступления анархистов против ядерных отходов, за закрытие вредных производств или в защиту социальных гарантий, - есть попытка заставить депутатов принять соответствующий закон, а бюрократов – его исполнить [16] . Многие анархисты поддерживают и экологическое законодательство, и даже хотят его ужесточения в сторону запрета загрязнений окружающей среды [17] . Добавлю, что и нынешние выступления украинских анархистов против нового Трудового кодекса, по сути, являются защитой старых законов КЗоТ о 8-часовом рабочем дне, оплате труда, условиях увольнения, правах профсоюзов. В этатической реальности нет никаких прав, если они не закреплены законодательно. И раз анархисты живут именно в такой реальности, у них нет другого способа эти права защитить.
Но если анархистам в процессе эволюции социальной системы, так или иначе, придется регистрировать свою собственность и социальные достижения, а также защищать выгодные им законы, глупо отдавать сферу регламентации (законодательства) на откуп оппонентам-этатистам, чтобы они создавали препятствия либертарному движению. Логичным и оправданным шагом должно стать влияние анархистов на этатическую систему регламентации. Аналогично стоит вопрос и с созданием условий для привлечения в наше движение широких слоев населения.
Так поступали даже старые анархисты-революционеры во всех масштабных практических экспериментах, где реализация преобразований не могла произойти мгновенно, и, следовательно, требовала некоторого отступления от теоретического идеала, вынужденного компромисса с бытующей традицией социального управления. Это касается прудонистов в Парижской коммуне 1871 г., ставших членами выборного правительства. Так вели себя бакунисты в Испании 1872 г., входя в органы управления городов и кантонов. И махновцы 1920 г. готовились к выборам в Советы УССР. И анархо-синдикалисты с 1936 г. работали в революционном правительстве Испании.
Тем более, участие анархистов в легитимации преобразований необходимо для эволюционной стратегии. Если анархическая эволюция не может дать немедленного безвластия, на пути разгосударствления анархистам неизбежно придется участвовать в создании новых, все более либертарных правил общежития [18] . Причем, в нашей стране избираться в Советы и участвовать в законотворчестве могут только партии. Что и стало для нас главным основанием для создания «Союза анархистов Украины» (САУ) в организационной форме политической партии.
МЫ – НЕ ОНИ
Эволюционную стратегию анархизма в политике посредством партии реализуют сегодня анархисты-капиталисты. Правда, наиболее известная из таких структур, - Либертаринская партия США, - является все же организацией минархистов, то есть сторонников максимально урезанного государства, а не безгосударственного социума. Анархо-капиталисты же являются ее радикальным крылом. Нас это не смущает по тем соображениям, что в стратегии разгосударствления неизбежно случится и минархическая стадия, - последняя перед полным упразднением государства. Поэтому для нас ценен опыт либертарианцев. К тому же сама минархическая модель может рассматриваться как тактический ход, до известного времени снимающий сопротивление власти. С достижением минархического порядка ничто не помешает либертарианцам эволюционировать до рыночных анархистов.
В то же время, у нас есть претензии к ним. Например, для нас неприемлемо предложение Либертарианской партии России совмещать бюрократические должности с коммерческой деятельностью [19] . По сути, это легализация и эскалация коррупции. Или попытки либертарианцев возглавить президентскую власть. Тем более что их кандидат в президенты США 2008 г. Р. Пол был ранее кандидатом от Республиканской партии. А в августе 2011 г. на республиканских праймериз вообще победили либертарианцы, что позволило говорить о захвате ими Республиканской партии [20] . Притом, что основатель анархо-капитализма Ротбард считал либертарианство частью левого движения, союз Либертарианской партии США с политическими правыми – консерваторами видится нам срастанием с государством и недопустимым отходом от основ учения. Думаю, именно такие альянсы американских либертарианцев вносят путаницу и способствуют конфликту между течениями анархизма.
Справедливости ради, следует указать и на другое крыло рыночных анархистов – агористов с их стратегией контр-экономики, - участием предприятий анархистов в «черном рынке». Поддерживая такое участие, как временную меру в периоды обостренной конфронтации с властью, и как обретение практического опыта производства без государства, мы не можем сбросить со счетов неизбежную криминализацию такой экономики и, как следствие, эскалацию насилия в ней. Что анархиста никак устраивать не может. К тому же, нам неизвестны эффективные методы защиты таких предприятий от государственного фиска. А, значит, агористы не только являются братьями субкультурщиков в плане непрактичности анархических преобразований, но еще и провоцируют предпринимателей на обреченность экономического подполья. Анархистам так не добиться полноправного обладания средствами производства, о котором мечтал Малатеста.
Наш Союз объединяет анархистов разных течений, признающих эволюционную стратегию. Поэтому, используя легальные методы либертарианцев, наряду с приватизацией части государственных сфер, мы выступаем за передачу других направлений под контроль общественных организаций. Как следствие, «проект САУ» мы создавали, не калькируя практику либертарианских партий, а дополняя ее своими технологиями «обезвластвования». В результате чего, у нас вышла некая смесь Ротбарда и Прудона. Мы видим свою партию механизмом освобождения общества, а не наиболее демократичного (минархического) управления им. Таким образом, опираясь на теорию ротбардовского рыночного анархизма, мы прописали собственную стратегию его реализации, дополненную украинской анархической традицией, в условиях политической системы нашей страны. Но все по порядку.
назад
Создан:
15 Сентября 2011
Опубликован:
22 Сентября 2011
Раздел:
постижение анархии -
теория
| Зачем анархистам партия |
| Зачем анархистам партия - часть 2 |
| Весь текст |
Смена типа социальной организации общества с этатической на анархическую, без сомнения, явится наиболее масштабной реорганизацией за всю историю человечества. И это неизбежно делает вопрос организации одним из краеугольных в анархизме. Причем, вопрос не столько структуры будущего общества, которая может стать лишь результатом социального творчества широких масс, сколько организованности самих анархистов – генераторов идей и помощников в либертарном освобождении. Правда, сегодня анархизму больше свойственны анти-организационные проявления типа субкультурных сообществ или новомодной тактики «черного блока». Но, дающие рекламный эффект, они не могут подменить политическую организацию анархистов, необходимую для создания и реализации перспективных планов в рамках всего общества. Другой вопрос, какой должна быть такая организация?
Часть 1. ВЗГЛЯД ИЗВНЕ
СТРАШНОЕ ТАБУ
При планировании масштабной политической деятельности, естественно, возникает мысль о создании партии. Однако что может быть более табуированным в современном анархизме, чем организация политической партии?! Наверное, только организация власти. Тем не менее, анархисты прошлого, включая классиков, неоднократно предлагали создание анархической партии и даже пытались реализовать этот проект. Здесь можно вспомнить предложения Бакунина, Кропоткина, Новомирского, Аршинова. Малатесту с идеей создания «Интернациональной Социалистическо-Анархической Революционной Партии» [1] . Попытки превращения в анархические партии французской Генеральной конфедерации труда в начале ХХ в. и украинской Конфедерации «Набат» в 1920 г., преобладание анархистов 1919 г. в компартии Франции. Подробнее о некоторых примерах можно узнать из книги А. Скирды «Индивидуальная автономия и коллективная сила» [2] .
Историки пишут о противоречивости взглядов классиков анархизма на участие в политике. Основатель движения П.-Ж. Прудон избирался депутатом парламента, а программу реформ прудонистов приняло правительство Парижской коммуны. М. Бакунин критиковал парламентаризм, но активно участвовал в политике. И А. Боровой опровергал миф об отрицании анархистами политической борьбы. А анархические эксперименты в Украине 1918-1920 гг. с участием в выборах и в Испании 1936-1939 гг. с участием в выборах и правительстве подтвердили возможность реализации анархизма, именно политическим путем. Но после его подавления в СССР и Европе, анархизм смог возродиться только на субкультурном уровне. И, к своему ренессансу в республиках экс-СССР, он давно ушел из политики. А чтобы оправдать свое неучастие в судьбах общества, его носители выработали пренебрежение к ней и к партиям, на которые спроецировали весь негатив анархистов против ленинской РКП/б.
Но, если классики анархизма критиковали этатические партии и, в то же время, предлагали создание партии анархистов, нельзя полагать, что они не понимали типологической разницы организаций, не отличали партию от, скажем, профсоюза. Значит, они видели отличные черты подобной анархической структуры, при сохранении ее партийного типа. И ее свойства можно высчитать от обратного, вычитая критику классиков, касательно этатических партий. Например, партийную иерархию и принудительную дисциплину, бюрократизацию, отрыв от интересов общества и захват ею власти [3] . Но главным вопросом создания анархической партии остается все же целеполагание: не можно ли ее создавать, а для чего это делать. И чтобы ответить на этот вопрос, придется совершить беглый обзор развития анархических учений.
МЕТОДЫ АНАРХИЗМА
Анархизм никогда не был единой доктриной, это сообщество родственных течений, общих во мнении, что грядущее гуманное общество будет безгосударственным [4] . Далее их взгляды на методы достижения безвластия и его будущую экономику серьезно разнятся. Прудон выступал за эволюционный путь к анархии и ее рыночную модель. Затем Бакунин привнес в анархизм революционную технологию, которую поддержал и П. Кропоткин. При этом Прудон с Бакуниным выступали за уравнение собственности и критиковали коммунизм. Кропоткин же обосновал возможность соединения анархизма с коммунизмом, тем самым, вступив в противоречие с первичной моделью анархической экономики. В период русских революций его взгляды получили столь широкое распространение, что до сих пор неискушенные в теории анархисты считают наше учение в целом революционным и коммунистическим.
Между тем, сам Кропоткин указывал, что, возникшая в недрах «Интернационала» партия, которая не признавала власти в общественном союзе, сначала избегала называть себя анархистской. Этим определением она, казалось, слишком связывала себя с последователями Прудона, против реформистских идей (курсив мой – В.А.) которого боролся «Интернационал». И только после того, как противники этой партии стали также называть ее участников анархистами, она приняла на себя это имя [5] . Отсюда следует, что стратегия эволюционного разгосударствления (реформистский анархизм) не только имеет право называться анархизмом. Но именно она, по задумке основателя движения, была единственным, в прямом смысле слова, «анархизмом без прилагательных». Прочие классики учения лишь примкнули к этому готовому движению, привнося в него свои, зачастую противоположные теории.
Поэтому создание во второй половине ХХ в. М. Ротбардом на основе идей анархистов-индивидуалистов нового течения, - анархизма свободного рынка (анархо-капитализма) с эволюционной стратегией развития, - стало естественным возвратом к первооснове Прудона после века бесплодных революций. Новое течение еще более противоречило кропоткианству, чем последнее, - прудонизму и бакунизму. Отчего идея либертарного капитализма вызвала у анархистов-коммунистов резко негативную реакцию, вплоть до отказа его сторонникам в принадлежности к анархизму. Но, думаю, она сравнима с реакцией на учение Кропоткина анархистов конца XIX в., критически настроенных против коммунизма. Во всяком случае, Б. Такер считал анархизм с коммунизмом взаимоисключающими понятиями, и отказывал Кропоткину в звании анархиста [6] .
Привел я это нелинейное движение либертарной мысли лишь для того, чтобы показать широту диапазона организационных и методических поисков анархизма. Что наше учение никогда не замыкалось на каком-то одном направлении или форме борьбы, ему чужд монополизм и догматизм, претензия главенства одного течения над другими. Анархизм свободен в выборе взглядов на характер социального освобождения и средства его достижения.
И мысль о том, что к анархии можно идти разными путями, далеко не нова, это предлагали уже в марте 1918 г. участники Московской федерации анархических групп. Так в газете федерации «Анархия» вышла статья М. Вольного «Единая платформа анархизма», где отмечалось разнообразие форм организации социальных отношений, предлагаемых разными либертарными течениями. Автор указывал, что все они находят своих последователей, и обусловлено это разными интересами индивидов. Поэтому не может какое-либо из течений считаться правильным, а остальные – ошибочными. Откуда всем равноправным течениям должна быть предоставлена равная свобода реализации, создания своих систем организации социальных отношений [7] .
Применительно к современности, это означает плюрализм анархических методов, реализацию всеми либертарными течениями своих технологий освобождения. И революционных акций прямого действия анархо-коммунистов, и профсоюзной борьбы анархо-синдикалистов, и эволюционных технологий анархо-капиталистов. А также множества новых неоанархических инициатив. Так мы наиболее полно, широким фронтом воздействий сможем охватить большую часть социума, недовольную государством. Результатом такого плюрализма методов станет безгосударственное полиукладное общество, где последователи каждого из течений будут жить сообразно своим представлениям о собственности и способе производства. Придет ли в дальнейшем такое общество к единой экономической системе, - вопрос самоопределения будущих свободных поколений.
ЭВОЛЮЦИЯ И СУБКУЛЬТУРА
Если к падению самодержавия в России большинство политических сил имело в своем арсенале ту или иную концепцию революции, с окончанием гражданской войны началось отрезвление от революционных иллюзий. Уже в 1922 г. анархический журнал «Почин» писал о невозможности немедленного исчезновения государства и осуществляющих власть политических партий [8] . Сегодня же революции все больше сводятся к постановочным технологиям уличной смены власти. Что показал парад «цветных» переворотов в республиках экс-СССР, да и последние потрясения в арабском мире. Как следствие, «революцией» нынче громко называют любой переворот, не влекущий изменений, революционных по сути.
Но если революция не может сразу убрать государство, на первый план анархизма выходит идея переходного периода, постепенное вытеснение власти. Правда, М. Неттлау и Э. Малатеста отрицали такую идею, как промежуточную политическую систему, и настаивали на анархическом прогрессе путем непрерывной эволюции [9] . На такие обвинения отвечал А. Шапиро: социальная революция неизбежно делится на этапы. Но, «когда говорят о переходном периоде, то анархисты-догматики становятся на дыбы. "Переходный период" легкомысленно смешивается с "диктатурой"» [10] . Выходит, перед нами не более чем спор разных характеристик одного процесса. И «социальная революция», и «непрерывная эволюция», и «переходный период», в реалистичных своих интерпретациях являются идентичными моделями перехода от этатической к анархической организации социума, который подразумевает не одномоментное, а продолжительное становление либертарного общества.
С этой точки зрения, Малатеста предельно реалистичен: указывает, что «анархия может осуществиться лишь постепенно, понемногу возрастая в силе и широте охвата». А цель движения в том, «чтобы идти к анархии сегодня, завтра, всегда». Руководством к действию любого эволюциониста могут служить его поиск благоприятных условий и стремление «найти путь к осу¬ществлению наибольшей возможной доли анархии среди людей, которые не являются анархистами или которые являются тако¬выми в различной степени». Если сегодня анархо-революционеры придают анафеме участие в реформах и политической жизни, то Малатеста настаивал на участии анархистов в любой общественной и реформистской деятельности, постепенно наращивая тем самым наши ряды. В результате чего анархисты смогут стать не изолированной коммуной, но частью общества, «располагающей соответственной долей общест-венных средств производства и прочим социальным досто¬янием» [11] .
По сути, концепция Малатесты – это идея расширяющейся анархической субкультуры внутри этатического общества, которая постепенно вытеснит государство. И на примере указаний Д. Бученкова, что с конца 1980-х гг. именно субкультурные молодежные группировки стали «кузницей кадров» для возрождения анархического движения в республиках экс-СССР [12] , может показаться, будто анархизм у нас идет правильным путем. Но прошло уже более 20 лет, а удельный вес неполитического субкультурного анархизма в общей массе этатического социума практически не изменился, разве что, уменьшился.
И проблему здесь я вижу именно в его аполитичности. Ведь если революция/эволюция предполагается достаточно растянутой во времени, это обязывает нынешних анархистов пересмотреть свое отношение к политической борьбе. Миф одномоментного свержения государства волной социальной революции делал политические навыки для анархистов ненужным рудиментом этатического общества. Переходный период к анархии снова требует от нас искушенности в отношениях с органами власти, политическими партиями и движениями. Но по силам ли такая наука, и, главное, ее практическое применение наиболее распространенному сейчас субкультурному анархизму?
Например, Б. Кагарлицкий, в связи с недавними поджогами в Москве, определял анархическую субкультуру России, как «способ времяпровождения молодёжи, которая не имеет чёткой программы и идеологии, но живёт в определённом стиле, слушает определённую музыку, негативно относится к существующему в России государству и «потребительскому обществу»» [13] . И лидеры «новых левых» Киева в интервью 2008 г. отмечали: «Сейчас субкультурный анархизм - это не стратегическое действие, это во многом скорее самоутверждение, действие под позывом моды» [14] .
Следует добавить, что даже выросшие из него, идеологически подкованные объединения анархистов республик экс-СССР за единичными исключениями представляют собой не реальные политические организации, а сообщества в Интернете, изредка посещающие наш грешный мир, например, на Первомай или какой-нибудь эколагерь. Хуже того, с неким клиническим консерватизмом, они цепляются за старые догмы, учат неофитов на подходах и методиках столетней давности, не понимая неизбежной необходимости их модернизировать ради успеха движения. Таким анархистам впору создавать клубы исторических реконструкций и ряженными на тачанках инсценировать ушедшую эпоху.
Все это подтверждает универсальный характер критики Ф. Фавном анархической субкультуры США. Она варится в себе, предпочитая преобразованию общества внутреннюю ролевую игру. Ее деятельность напоминает практику евангелических религиозных сект, никак не мешает порядкам современного государства и представляет собой ««еще один клапан общественного механизма». В итоге, субкультура – это потеря связи с реальностью, «место капитуляции, сдачи, разоружения», - заключает Фавн [15] . Правда, автор критиковал ее за отсутствие революционности, но в виду состояния «не от мира сего», и в деле эволюционного продвижения анархизма она также не поможет. При этом, я далек от отрицания таких анархических проявлений, как чего-то неправильного. Просто стратегию прихода к анархии или хотя бы ее приближения на них, действительно, не построишь.
НАЗАД В ПОЛИТИКУ
Таким образом, неполитические анти-организационные сообщества анархистов не способны стать источником широких социальных преобразований. Хуже того, пока они не могут даже преодолеть молодежный возрастной барьер и предложить чего-либо «взрослой» жизни обыденного общества. Тем более, субкультурная оторванность от реальности не позволяет реализовать главную задачу, указанную Малатестой, - добиться полноправного обладания анархистами долей средств производства и прочим «социальным достоянием». А ведь это является обязательным условием становления и расширения анархии в реальном мире, в открытой конкурентной борьбе с этатическими формами организации и собственности.
Откуда главным техническим вопросом «непрерывной эволюции» видится закрепление достигнутых высот социального освобождения и прав анархистов на свою долю средств производства. А также создание благоприятных условий для включения новых общественных групп в движение разгосударствления. В процессе эволюции/революции любые достижения анархистов имеют временный характер, если не закрепляются легитимным для окружающего общества способом. Можно строить всякие коммуны, синдикаты, кооперативы, но нелегальный характер превращает их в замки из песка, разрушаемые легким дуновением власти. Поэтому вся анархическая собственность в этатическом обществе должна быть оформлена на коллектив или его конкретного участника. Иначе, для такого общества она «ничья». В отличие от субкультурников, это правило давно поняли синдикалисты, которые регистрируют свои объединения в качестве профсоюзов и легально закрепляют за ними средства производства.
Следует также добавить, что права трудящихся, которые защищает сегодня анархизм от наступления неолиберальной экономики, были в свое время не только завоеваны в забастовочной борьбе, но и закреплены законодательно, их соблюдение стало обязательным условием легитимности современной модели западной демократии. Так реализовалась идея социального государства, призванного обеспечить социальные гарантии, достойный прожиточный минимум и справедливые условия труда. Мне могут возразить, что анархисты не станут идти путем легитимного закрепления своих достижений, так как не признают законодательства. Отнюдь.
Не первый раз указываю, что выступления анархистов против ядерных отходов, за закрытие вредных производств или в защиту социальных гарантий, - есть попытка заставить депутатов принять соответствующий закон, а бюрократов – его исполнить [16] . Многие анархисты поддерживают и экологическое законодательство, и даже хотят его ужесточения в сторону запрета загрязнений окружающей среды [17] . Добавлю, что и нынешние выступления украинских анархистов против нового Трудового кодекса, по сути, являются защитой старых законов КЗоТ о 8-часовом рабочем дне, оплате труда, условиях увольнения, правах профсоюзов. В этатической реальности нет никаких прав, если они не закреплены законодательно. И раз анархисты живут именно в такой реальности, у них нет другого способа эти права защитить.
Но если анархистам в процессе эволюции социальной системы, так или иначе, придется регистрировать свою собственность и социальные достижения, а также защищать выгодные им законы, глупо отдавать сферу регламентации (законодательства) на откуп оппонентам-этатистам, чтобы они создавали препятствия либертарному движению. Логичным и оправданным шагом должно стать влияние анархистов на этатическую систему регламентации. Аналогично стоит вопрос и с созданием условий для привлечения в наше движение широких слоев населения.
Так поступали даже старые анархисты-революционеры во всех масштабных практических экспериментах, где реализация преобразований не могла произойти мгновенно, и, следовательно, требовала некоторого отступления от теоретического идеала, вынужденного компромисса с бытующей традицией социального управления. Это касается прудонистов в Парижской коммуне 1871 г., ставших членами выборного правительства. Так вели себя бакунисты в Испании 1872 г., входя в органы управления городов и кантонов. И махновцы 1920 г. готовились к выборам в Советы УССР. И анархо-синдикалисты с 1936 г. работали в революционном правительстве Испании.
Тем более, участие анархистов в легитимации преобразований необходимо для эволюционной стратегии. Если анархическая эволюция не может дать немедленного безвластия, на пути разгосударствления анархистам неизбежно придется участвовать в создании новых, все более либертарных правил общежития [18] . Причем, в нашей стране избираться в Советы и участвовать в законотворчестве могут только партии. Что и стало для нас главным основанием для создания «Союза анархистов Украины» (САУ) в организационной форме политической партии.
МЫ – НЕ ОНИ
Эволюционную стратегию анархизма в политике посредством партии реализуют сегодня анархисты-капиталисты. Правда, наиболее известная из таких структур, - Либертаринская партия США, - является все же организацией минархистов, то есть сторонников максимально урезанного государства, а не безгосударственного социума. Анархо-капиталисты же являются ее радикальным крылом. Нас это не смущает по тем соображениям, что в стратегии разгосударствления неизбежно случится и минархическая стадия, - последняя перед полным упразднением государства. Поэтому для нас ценен опыт либертарианцев. К тому же сама минархическая модель может рассматриваться как тактический ход, до известного времени снимающий сопротивление власти. С достижением минархического порядка ничто не помешает либертарианцам эволюционировать до рыночных анархистов.
В то же время, у нас есть претензии к ним. Например, для нас неприемлемо предложение Либертарианской партии России совмещать бюрократические должности с коммерческой деятельностью [19] . По сути, это легализация и эскалация коррупции. Или попытки либертарианцев возглавить президентскую власть. Тем более что их кандидат в президенты США 2008 г. Р. Пол был ранее кандидатом от Республиканской партии. А в августе 2011 г. на республиканских праймериз вообще победили либертарианцы, что позволило говорить о захвате ими Республиканской партии [20] . Притом, что основатель анархо-капитализма Ротбард считал либертарианство частью левого движения, союз Либертарианской партии США с политическими правыми – консерваторами видится нам срастанием с государством и недопустимым отходом от основ учения. Думаю, именно такие альянсы американских либертарианцев вносят путаницу и способствуют конфликту между течениями анархизма.
Справедливости ради, следует указать и на другое крыло рыночных анархистов – агористов с их стратегией контр-экономики, - участием предприятий анархистов в «черном рынке». Поддерживая такое участие, как временную меру в периоды обостренной конфронтации с властью, и как обретение практического опыта производства без государства, мы не можем сбросить со счетов неизбежную криминализацию такой экономики и, как следствие, эскалацию насилия в ней. Что анархиста никак устраивать не может. К тому же, нам неизвестны эффективные методы защиты таких предприятий от государственного фиска. А, значит, агористы не только являются братьями субкультурщиков в плане непрактичности анархических преобразований, но еще и провоцируют предпринимателей на обреченность экономического подполья. Анархистам так не добиться полноправного обладания средствами производства, о котором мечтал Малатеста.
Наш Союз объединяет анархистов разных течений, признающих эволюционную стратегию. Поэтому, используя легальные методы либертарианцев, наряду с приватизацией части государственных сфер, мы выступаем за передачу других направлений под контроль общественных организаций. Как следствие, «проект САУ» мы создавали, не калькируя практику либертарианских партий, а дополняя ее своими технологиями «обезвластвования». В результате чего, у нас вышла некая смесь Ротбарда и Прудона. Мы видим свою партию механизмом освобождения общества, а не наиболее демократичного (минархического) управления им. Таким образом, опираясь на теорию ротбардовского рыночного анархизма, мы прописали собственную стратегию его реализации, дополненную украинской анархической традицией, в условиях политической системы нашей страны. Но все по порядку.