До анархизма - общественные опыты

Создан:  06 Апреля 2011      Опубликован:  06 Апреля 2011
Раздел:  до анархизма - общественные

Глава 12. Властная недостаточность.

Для подавляющего большинства простых граждан, тех, чьим именем затевали перестройку, а затем и независимость, основным смыслом обретения этой самой независимости являлась экономическая реформа, которая, после обвала экономики 1989 г., позволила бы им вести достойную, счастливую жизнь.

Именно в этом контексте населением воспринимались разгосударствление и приватизация, как механизмы создания, в первую очередь, прослойки мелких собственников – фундамента гражданского общества. Национальная составляющая воспринималась как допустимый спутник реформы, дань инициаторам демократического движения в Украине. Именно поэтому на референдуме 1 декабря 1991 г. 29 млн. наших сограждан (90,35% участвовавших в голосовании) поддержали Акт провозглашения независимости Украины. И в этом понимании независимости они были намного ближе к шахтёрским стачкомам Донбасса, требовавших приватизации через передачу предприятий трудовым коллективам, чем к националистам, видевшим в независимости, прежде всего, сильное национальное государство. Но ни тем, ни другим в страшном сне не могло присниться, на что потратит десятилетие их жизни их же «независимая власть».

Между тем, для рыночной номенклатуры, составлявшей основу этой власти, независимость означала единственно суверенитет украинской властной иерархии от иерархии союзной, монополию национальной бюрократии на распоряжение ресурсами и судьбами Украины. И закрепление такой независимости она видела в первоочередном строительстве государственного аппарата, пренебрегая ради этого и экономической реформой и даже единственным требованием своих союзников национал-демократов – украинизацией. В этом контексте издевательством звучит фраза из предвыборной программы Кравчука 1994 г. «Не народ для государства, а государство для народа».

С избранием Президента Украины процесс стихийной демократизации общества снизу, через местные Советы, закончился. Теперь единственно Президентская власть знала, что такое демократия, и как её строить. И, чтобы не допустить «вредной самодеятельности» на местах, у Советов областного и районного уровня были ликвидированы исполкомы. Вместо них 5 марта 1992 г. был учреждён институт представителей Президента.

Это были доверенные люди бывшего компартийного идеолога Л. Кравчука, представители всё той же партийно-бюрократической прослойки, что правила Украиной до Беловежской пущи.

Проникновение в эту команду части национал-демократов ничего не меняло в ней принципиально, но полностью легализовало претензии старой власти на Новую Украину. Между тем, уже действия правительства В. Фокина показали желание «независимой власти» покончить с рыночным маскарадом и вернуться к жесткой схеме административного рынка. Соответственно, бюрократический аппарат только за 1991 г. увеличился на 13,2% (8, с.463). Но начался стремительный обвал экономики – закономерный результат разрыва союзных экономических связей. Кроме того, население Украины стало стремительно нищать вследствие бесконтрольного накопления первоначального капитала рыночной номенклатурой. На волне народного возмущения стала возрождаться левая оппозиция. Парламенту нужен был «козёл отпущения».

Им стало правительство В. Фокина, которое Рада обвиняла в некомпетентности и коррупции. В октябре 1992 г. Фокин, а вслед за ним и его Кабинет ушли в отставку. Тем самым правительство отвело удар от Президента, бывшего инициатором и виновником разразившегося кризиса. Теперь можно было начинать экономическую реформу и создавать реальную независимость народа? Никак нет. Без возведения власти никакие реформы невозможны. Новый премьер Л. Кучма потребовал для наведения порядка чрезвычайных полномочий, которые и получил 18 ноября 1992 г. Печально известным документом нового Кабинета стал декрет о деятельности трастовых компаний. Популярность нового премьера вызвала ревность Президента и опасения парламента. Всю весну и лето 1993 г. шла трехсторонняя борьба за властные полномочия и контроль над ресурсами государства. Этому «становлению властных структур Украины» очень мешало украинское же население, проявлявшее резкое социальное недовольство углублявшимся кризисом, возобновившее забастовочное движения.

После провозглашения независимости, всю осень и половину зимы 1991-92 гг. стачкомы ожидали выполнения обещаний новой (старой) власти. С февраля 1992 г. начались практически непрекращающиеся всю весну и лето забастовки шахтёров. Новая (старая) бюрократия до того вжилась в роль монопольного хозяина страны, что пыталась подать в Верховный Суд на забастовщиков, которые полгода назад фактически привели её к власти. Пик забастовочного движения пришелся на июнь-июль 1993г. К забастовке шахтеров Донбасса, начавшейся 7 июня, присоединились местные Советы, требуя референдума по вопросу недоверия ВР и Президенту.

Под давлением непрекращающихся забастовок Кучма ушел в отставку, Рада была вынуждена назначить референдум, а затем и выборы: парламентские – 24 марта, президентские – 26 июня 1994 г. Президент и Рада досрочными выборами решили выпустить «социальный пар». Ну а выборы, как известно, дело серьёзное. Тут не до экономики! Избирательная кампания октября 1993 – мая 1994 гг. ознаменовалась мягким противостоянием Кравчука и председателя Верховной Рады И. Плюща. Парламент пытался усилить своё политическое влияние. Президент продолжал отводить от себя удары, пеняя на «бегство» Кучмы, крымский сепаратизм, левую угрозу демократии. Он всячески уклонялся от досрочных перевыборов и ради этого даже пытался вернуться в лоно левых, наладив связи с вновь избранным Председателем ВР А. Морозом.

Тем временем Кучма создал предвыборный Межрегиональный блок реформ с лозунгами создания федеративной Украины и введения двуязычия. Влияя этими призывами на густонаселённые русскоязычные районы юга и востока страны, Кучма победил во втором туре выборов 10 июля 1994 г. К концу лета 1994 г. власть в Украине полностью обновилась. Однако теперь реформировать экономику не давал конфликт Президента с левым большинством парламента, вставшим в оппозицию к его радикальному курсу. Кучме пришлось искать опору среди национал-демократов, ради чего он отказался от своих предвыборных обещаний двуязычия и федерализма. Началась очередная многомесячная политическая баталия. С целью поставить на место левый парламент, первую половину 1995 г. шла напряженная борьба вокруг принятия так называемой «малой Конституции» – Закона «О государственной власти и местном самоуправлении в Украине». Он должен был сильно увеличить полномочия Президента за счёт парламента, очевидно, для проведения долгожданной экономической реформы. Но подписанный 8 июня 1995 г. ВР и Президентом Конституционный договор, утвердивший вышеназванный закон, оставил власти на прежних позициях. Шел четвёртый год независимости.

Народу Украины решительно не везло. Последняя надежда была на Конституцию большую, Основной закон, который развяжет, наконец, руки Президенту и даст время заняться экономикой. В период осени 1995 г. очередным сторонником парламента постепенно стал новый премьер Е. Марчук и был уволен 25 мая 1996 г., в частности, за отсутствие «эффективного взаимодействия с ВР». Президент торопил принятие Конституции, угрожая вынести её на всенародный референдум. Но борьба вокруг главного закона, со всеми чтениями и согласительной комиссией, длилась до лета 1996 г.

Наконец 28 июня, под угрозой референдума и досрочных выборов ВР, парламент ночью принял многострадальную Конституцию! Казалось, дождались! Но тут очередным премьером стал П. Лазаренко. Своей «деятельностью» он прославился на весь мир, так что мы не видим смысла в её пересказе. Заметим лишь, что по новой Конституции премьер стал главой исполнительной власти, а темпы принятия на себя всей полноты этой власти со стороны Лазаренко обеспокоили даже «власть во власти» – Администрацию Президента. Лазаренко сконцентрировал в своих руках такую экономическую и политическую власть, что фактически отодвинул на второй план Кучму. Поэтому, с подачи высших чиновников, пресса стала печатать компромат на премьера, что открыло новую военную кампанию во властных структурах.

После отставки Лазаренко генпрокуратура обвинила его в хищениях госимущества и бюджетных средств в особо крупных размерах и злоупотреблении служебным положением, а швейцарское и американское правосудие – в отмывании «грязных» денег, за что бывший премьер до сих пор находится в тюрьме США. В страхе перед возвышением Лазаренко следующим премьером выбиралась совершенно несамостоятельная политическая фигура. 16 июля 1997 г. седьмым премьером стал бывший начальник избирательного штаба Кучмы на президентских выборах В. Пустовойтенко.

Новый премьер не имел оригинальной программы экономических реформ и являлся лишь рупором Президента. Да и власти снова было не до реформ – осенью 1997 г. началась ожесточённая предвыборная кампания в Верховный и местные Советы. А так и не начавшиеся до лета 1999 г. экономические и социальные реформы в Украине были снова блокированы выборами, на этот раз – президентскими. В декабре 1999 г. очередным премьером стал «молодой реформатор» В. Ющенко. Он был угоден Западу и национал-демократам, украинская бюрократия связывала с его назначением надежды на новые кредиты МВФ, а народ – ускорение экономических реформ. Да и сам Ющенко декларировал бескомпромиссную борьбу за экономический расцвет Украины. Тем временем в его команде пришла, наконец, во власть националистическая интеллигенция, которая восемь лет ждала выполнения «преднезависимой» договорённости с бюрократией о своём руководстве гуманитарной сферой.

Обманутые режимом «вкладчики независимости» наконец добрались до украинизации, которая стала для рядовых граждан Украины визитной карточкой кабинета Ющенко. Однако теперь его оппонентами в парламенте стали представители олигархических группировок. Они выступали против радикальных реформ Ющенко, грозивших им серьёзной потерей прибылей и новым переделом собственности. Началось очередное перетягивание «властного каната». В этот же бурлящий котёл властных противоречий добавились подготовка и проведение февральского 2000 г. переворота в парламенте, получившего пародийное название «бархатная революция», и апрельский 2000 г. всенародный референдум по «народной» же инициативе. Они практически лишили украинскую власть какой бы то ни было возможности заниматься своим народом.

В сражениях вокруг топливно-энергетического комплекса прошла вторая половина 2000 г. А там, как известно, началась хорошо спланированная и оплаченная стихия «кассетного скандала», пытающаяся протолкнуть на пост президента ставленника националистов. Тем временем стал совершенно очевиден и очередной блеф «реформ ради благосостояния», в том числе обещанного программой Ющенко погашения 10-миллиардного государственного долга перед населением. Единственный наглядный результат экономической политики последнего кабинета – стремительный подъём цен на продукты питания при замороженном курсе доллара. Началось очередное катастрофическое падение уровня жизни населения. В результате на момент завершения этой книги (апрель 2001 г.) Верховная Рада выразила недоверие кабинету Ющенко.

Кому-то эта бесконечная война может показаться бессмысленной. Однако, кроме, собственно, самодостаточной борьбы за власть, она имеет одно безоговорочное преимущество – полную безответственность сражающихся за положение дел в стране. В этом политическом месиве просто невозможно найти крайнего и заставить его сделать хоть что-то. Все эти десятилетние баталии во власти так и оставили открытым главный вопрос: какова должна быть концентрация властных полномочий для проведения реальной экономической реформы? Бегло оглядим украинскую «властную недостаточность». Одновременное введение Законов «О Представителе Президента Украины» и «О местных Советах» весной 1992 г. уже на заре независимости покончило с перестроечным «Вся власть Советам!». Советы лишились вертикали подчинения, а чуть позже районные и областные Советы были вовсе лишены исполкомов. Президент же, напротив, получил чрезвычайный контроль – вертикаль исполнительной власти в лице института представителей, который контролировал местное самоуправление через распоряжение местными бюджетами. Вдобавок представители производили контроль за соблюдением закона на вверенной территории, то есть подменяли прокуратуру и суд. Все представители и их аппараты были подчинены непосредственно Администрации Президента (11.).

Таким образом, с первых же дней независимости какое бы то ни было народовластие кончилось, вся полнота власти перешла к исполнительной вертикали. Зимой 1994 г. парламент отвоевал у Президента право местных Советов на свои исполнительные органы: ликвидировал институт представителей и ввёл избираемость глав местных исполкомов. Но Рада не смогла ликвидировать вертикали исполнительной власти – реального подчинения глав исполкомов Администрации Президента. Новый Президент Кучма сперва (август 1994 г.) подчинил себе глав районных и областных Советов, а после (июнь 1995 г.), по Конституционному договору, практически вся полнота власти в регионах снова вернулась к назначаемым Президентом главам местных госадминистраций. Согласно же Конституции (июнь 1996 г.), Президент получил право без согласия парламента смещать правительство. Кроме него, единственной исполнительной властью в стране остаётся всё та же Администрация Президента.

Кто-то может решить, что подобное положение есть чрезмерная концентрация власти. Ничуть не бывало! Уже на президентских выборах 1999 г. исполнительная власть ссылалась на постоянный конфликт с левым большинством парламента и требовала дополнительных полномочий (11.), в частности – путем создания верхней губернаторской палаты парламента.

С победой «бархатной революции» в парламенте (февраль 2000 г.) и проведением референдума по сокращению количества и независимости нардепов (апрель 2000 г.), Рада временно перестала быть каким бы то ни было оппонентом исполнительной власти. А отсутствие независимого судейского корпуса сделало эту власть абсолютной. Ну а конец 2000 г. начало 2001 г. с «кассетным скандалом» и акцией «Украина без Кучмы» снова увели политическую жизнь страны в поиск новой, «справедливой» верховной власти, оставляя без внимания саму идею народовластия. Под шум демонстраций и палаточных городков гипертрофированная, бесконтрольная и безответственная бюрократия продолжает безраздельно властвовать в Украине. Жаль только, народ никак не может воспользоваться всей полнотой «независимой власти». Хотя какая-то его часть пользуется ею все десять лет Новой Украины.

Глава 13. Приватизация.

По декларируемому замыслу рыночных реформаторов, приватизация обобществлённой государственной собственности УССР должна была стать основой рыночных преобразований в экономике, которые приведут к всеобщему достатку и изобилию. Но, как заметил В. Найшуль, «Проблема сложна морально – поскольку речь идет о переделе общего и довольно значительного богатства... Наконец, необходимым социальным результатом процесса приватизации является формирование новой социальной среды – ответственных собственников – и без общественного на то согласия движение возможно только в тайных и уродливых формах» (12.).

Да, частная собственность является непременным условием развития рынка. Поэтому главной задачей экономических преобразований начала Независимости явилось формирование класса частных собственников на средства производства. Но при этом культивировался миф о том, что главное – получить частного собственника, и не важно, кто им будет. Правда, всё это облекалось в уверения справедливости и прозрачности процесса разгосударствления. Но оставалось неясным одно – кто будет следить за соблюдением этой справедливости, отслеживать эту прозрачность при отсутствии независимых гражданских институтов в посттоталитарной Украине? Неужели номенклатура вдруг проникнется принципами справедливости и отдаст свою экономическую и, следовательно, политическую власть? Фантастика!

Я не склонен безоговорочно принимать точку зрения тех, кто утверждает, что разворовывание государственной собственности или, если хотите, «всенародного достояния» в процессе приватизации было коварно спланированной программой под контролем верхушки советской партократии. Но в главе 7 мы увидели, что под конец перестройки наиболее предприимчивая и жадная часть номенклатуры, участвовавшая в теневой экономике, стала активным пропагандистом и толкателем рыночных преобразований. И если и не было какого-то глобального общесоюзного плана номенклатурной приватизации, то такой путь сохранения своей власти отвечал интересам всей номенклатуры, и она, так или иначе, пошла именно этим путём, задав тем самым тон всем реформам в странах СНГ, в том числе и в Украине.

По словам директора Института социологии НАН Украины В. Вороны, «В условиях развала экономики страны, её устойчивой деградации в течение всех восьми лет «независимости» основными источниками частного капитала в Украине были передел государственной собственности и фактическая экспроприация многолетних трудовых накоплений населения. Если говорить предельно просто, то основной метод формирования частного капитала в Украине – беззастенчивое ограбление государства и народа, а основной источник – результаты труда многих поколений людей» (13, с.3). Именно такой образ мысли и действия воспитал советский режим у всей номенклатуры, и именно к такой «реформе» собственности могло привести это воспитание.

Я уже упоминал мнение С. Кордонского о том, что «социалистическое государство определило себя в самом начале своей истории как институт экспроприации. Оно последовательно экспроприировало имущество своих невольных граждан...» (1.).

С тех пор экспроприация производилась ежедневно, путём отбора полной прибавочной стоимости народного труда. Национализация промышленности, коллективизация на селе, индустриализация, послевоенное возрождение, целина, брежневские стройбаты и «стройки века» – всё было проникнуто духом ограбления, выжимавшего из народа огромную прибыль. Соответственно и карьеру в этой индустрии грабежа быстрее делали те, кто агитацией или угрозой мог выбить больше прибавочной стоимости. Шел своеобразный процесс селекции «властных воров». Но по мере того, как после «хрущевской оттепели» режим стал ослаблять всеобщий контроль, функция экспроприации всё больше начинала работать не на государственный «общак» (систему отчуждения-распределения), а на карманы держателей государственных статусов.

Именно так при Брежневе оформились клановость номенклатуры и теневая экономика. Ну а в период развала института номенклатуры, в эпоху перестройки, государственная экспроприация ещё больше, практически полностью стала работать на «общаки» бюрократических групп или карманы крупных чиновников, наделённых полномочиями экспроприации и распоряжения экспроприируемыми средствами. Номенклатурной приватизации предшествовала плавная трансформация торгов на перестроечном административном рынке и соответствующая эволюция сознания номенклатуры.

Со второй половины перестройки, когда республиканские номенклатуры достаточно осмелели, их украинский подвид стал активно поддерживать перераспределение полномочий от союзного центра на республиканский уровень. Фактически такое перераспределение стало прологом номенклатурной приватизации, ведь национальная номенклатура начала получать реальный контроль над республиканскими предприятиями. С развалом советской экономики конца перестройки и тотальной нехваткой ресурсов отраслевые и территориальные руководители стали стремиться получить максимально возможное количество ресурсов и, вместе с тем, обеспечить себе их минимальную отдачу. Таким образом, нераспределённый ресурс увеличивал их силу. Директор, скрывший часть продукции, или партсекретарь, «сэкономивший» фонды, использовали их для роста своей структуры и, соответственно, собственного роста. А уж от этого был один шаг к личному присвоению ресурсов. В Союзе руководитель формально распоряжался фондами и средствами. Номенклатурная приватизация свелась к ликвидации этой формальности.

Наиболее удобная для номенклатурной приватизации неолиберальная шоковая стратегия перехода к рынку позволила в кратчайшие сроки совершенно бесконтрольно произвести передел общественной (государственной) собственности в пользу узкой прослойки партийно-хозяйственной номенклатуры, связанных с нею дельцов теневой экономики и криминала.

Согласно М. Голдману (14.), наилучших результатов переходная экономика достигла в Польше и Китае, где отказались от немедленной приватизации и начали её спустя время после запуска механизмов реформ. У нас же теневая приватизация началась ещё в период перестройки, во время обсуждения курса реформ, а официально – сразу же после провозглашения независимости. И создавалось впечатление, будто победителям отдали страну на разграбление. Прикрываясь демагогией о необходимости немедленной приватизации как инструмента создания большой прослойки собственников, которые не позволят стране вернуться к тоталитаризму, номенклатура добилась главной цели своего существования – получить управляемое в личную собственность.

Расследование финансово-хозяйственной деятельности ЦК КПСС конца перестройки выявило переводы гигантских сумм на финансирование зарубежных компартий и дружественных фирм. Так начиналась номенклатурная приватизация. Находившиеся под контролем номенклатуры финансовые и ресурсные потоки перестали распределяться по отраслям и регионам, а перекачивались на Запад, либо аккумулировались на счетах подставных фирм в Союзе. Кстати, именно отмытые переводом за рубеж средства затем вернулись под видом иностранных инвестиций в Украину.

Основные фонды – недвижимость партии – начала по остаточной стоимости (то есть за бесценок) переводиться на баланс специально создаваемых акционерных обществ и совместных предприятий. После распада силовых ведомств СССР и института номенклатуры единственными организованными структурами постсоветской бюрократии остались отраслевые и территориальные кланы. Именно последние стали основой формирования национальных бюрократий и органом теневого контроля номенклатурной приватизации в своих республиках.

Согласно тому же С. Кордонскому, номенклатурная приватизация шла двумя путями. Первый – аккумуляция верхушками национальных компартий финансовых активов республик в виде крупных фондов и банков. Формированием финансовых институтов и компаний активно занялись и красные наместники – бывшие секретари обкомов КПСС. На средства, попавшие на счета областей, но так и не дошедшие до предприятий и территориальных общин области, возникали местные банки, биржи, акционерные общества. Второй путь – отчуждение от отраслевых вертикалей производств и создание из них акционерных обществ и компаний. Кроме того, разгосударствление и акционирование предприятий при полной некомпетентности трудовых коллективов в вопросах управления приводили к фактическому присвоению производств дирекциями. Активно приватизировались предприятия номенклатурой местных Советов, на производственной базе которых бесконтрольно создавались ремонтно-строительные компании, предприятия снабжения, торговли, службы быта.

Разворовывание велось тотально, со спортивным азартом. И анализ всех этих действий приводит к мысли о том, что приватизация реально была не сломом порочной системы отношений собственности, не началом рыночных реформ, а высшей стадией укрепления номенклатуры через обретение собственности. Стадии, к которой она шла все годы «мягкого тоталитаризма», – от Хрущева до Горбачева.

Таким образом, тотальная номенклатурная приватизация стала последним и высшим проявлением тоталитаризма. В отличие от декларируемой псевдореформаторами демократической приватизации как главного механизма повышения эффективности экономики, реальная номенклатурная приватизация ориентированная на немедленное обогащение номенклатуры, напротив – уничтожила остатки экономической эффективности. Немедленное обогащение номенклатуры было прямо противоположно инвестированию и модернизации производства, повышению уровня жизни членов трудовых коллективов. Таким образом, номенклатурная приватизация лишь увеличила до астрономических масштабов социальное паразитирование новых собственников со старым номенклатурным менталитетом.

С точки зрения западной этико-экономической теории, собственность налагает на собственника обязательства по отношению к обществу. Наша номенклатурная приватизация привела к уничтожению даже тех минимальных обязательств, которые чувствовала советская номенклатура, к уничтожению остатков морали у власть имущих. Незаконно приобретаемая собственность стала для номенклатуры дополнительным ресурсом, используемым для повышения или сохранения собственной безответственности и бесконтрольности.

Номенклатурная приватизация позволила бюрократу сразу и многократно увеличить возможность своего влияния относительно сохранившегося иерархического уровня. Кроме того, удачно присвоенная собственность создавала определяющий дополнительный ресурс для дальнейшего карьерного роста. Поэтому номенклатура не могла упустить этой возможности ещё и из чисто карьерных соображений. Между тем, неразрывные связи теневой экономики СССР повлекли вслед за номенклатурной и криминальную приватизацию. Совместные прибыли и «общаки» номенклатуры, цеховиков и криминала явились главным капиталом, участвовавшим в приватизации. А использование теневого капитала в приватизации, в свою очередь, фактически легализовало криминалитет, его жизненные подходы и ценности. Но жажда номенклатуры и криминалитета обрести больше собственности по минимальной цене привела и к полному развалу производства, увольнению огромных масс трудящихся. Многие предприятия специально разорялись, чтобы иметь возможность скупить их за бесценок. И, разумеется, ни о какой культуре предпринимательства ни у номенклатуры, ни у криминала говорить вообще не приходится. Криминал силой, а номенклатура административным ресурсом выжимали из предприятий все соки, при этом совершенно безнаказанно отказываясь от выплаты зарплат трудовым коллективам.

Наконец, важнейшим условием краха экономических реформ на всём постсоветском пространстве стала приватизация без отделения собственности и власти. Западная экономическая теория интерпретирует приватизацию всего лишь как инструмент повышения эффективности экономики, способ повышения конкурентности экономической сферы.

Наша приватизация в основной своей массе стала способом закрепления старых привелегий за мутировавшей номенклатурой. Поэтому ни о какой конкурентности и речи быть не могло. Скажем, бывший первый секретарь обкома КПСС, во время перестройки перебравшийся в кресло председателя областного совета, а затем и облгосадминистрации, покупает на имя подставных лиц агрофирму. Этим он в принципе уничтожает конкуренцию в данной сфере сельского хозяйства региона. Он, совмещая власть и предпринимательство, просто давит своим административным ресурсом всех своих конкурентов. По такому принципу работают абсолютно все хозяева предприятий, прошедших номенклатурную приватизацию. Так же расправляются с конкурентами предприниматели, находящиеся под властной или милицейской «крышей». Какая честная конкуренция?!

Наша номенклатурная приватизация привела не к повышению конкуренции, а с ней конкурентоспособности, качеству и дешевизне товаров, а к практическому уничтожению конкуренции, появившейся было в перестройку. Наконец, соединение номенклатурной и криминальной приватизаций привело к вовлечению ещё большей части чиновников и целых госструктур в преступную деятельность, а проникновение криминала в экономику обусловило его дальнейшее проникновение и во власть. Ведь в нашем бизнес-бюрократическом государстве, где бюрократия занимается бизнесом и бизнес является всего лишь одной из функций власти, собственность не может работать на своего обладателя, если последний не имеет властной «крыши». Поэтому для удержания и укрепления своих имущественных позиций криминал просто обязан был внедрять своих людей во властные структуры, сначала в городах и регионах, а затем и в Центре.
 
Резюмируя процесс шоковой номенклатурно-криминальной приватизации, можно сказать словами зав. кафедрой социологии Одесского университета И. Поповой: «Главное, что фиксируют люди, состоит в том, что всё то, что происходит в нашем обществе, не имеет никакого положительного отношения к их интересам. Поэтому все эти разговоры о том, что приватизация соответствует интересам народа, слушать совершенно невозможно, это полная демагогия» (13. с.44). То же подтверждается и данными социологического исследования, проведённого в 1997 г. центром «Социальная перспектива». Согласно опросам общественного мнения, 38,18% граждан считают, что наибольшую выгоду от приватизации получили представители власти, а 36,74% – дельцы теневой экономики. Кроме того, 67,82% опрошенных считают, что приватизация способствует развитию коррупции, а 58,87% утверждают, что приватизация ведёт страну к диктатуре крупных собственников. Поэтому, рассматривая современный украинский кризис и пути выхода из него, мы ни на секунду не должны забывать о том, с кем мы имеем дело, помнить, кто и откуда подавляющее большинство новых «хозяев жизни»!

Глава 14. Реставрация.

Тем не менее, дезориентированное лозунгами перестройки и независимости, оглушенное либерализацией цен общество не было готово и не могло отследить честность и прозрачность приватизации. Западные аналитики считают, что отпуск цен до начала приватизации стал одной из главных ошибок экономических реформ на всём постсоветском пространстве, ошибки, которая привела к тотальному обнищанию и полной потере воли широкими слоями населения.

Плотно вмонтированная в союзную финансово-экономическую систему, Украина могла обрести лишь одну форму независимости – все той же властной вертикали. Вся экономическая жизнь и, что явилось особым ударом для населения, система ценообразования остались полностью зависимы от России. Вследствие этого, первым «подарком» иллюзии независимости, платой населения за независимость украинской бюрократии стала вынужденная, вслед за Россией, либерализация цен, отпущенных в январе 1992 г. В течение нескольких дней были отпущены цены на 60-70% всех товаров народного потребления, в результате чего они увеличились в 5-10 раз.

Под давлением Верховной Рады правительство установило контроль за ценами на товары первой необходимости (молоко, хлеб, колбасы и т.д.). Но и эти цены невиданно возросли, в частности, на электроэнергию – в 12 000 раз!

Если в 1990 г. уровень инфляции в Украине составлял 4,2%, а в 1991 г. – 84,5%, то за первые четыре месяца 1992 г. инфляция достигла 1000%. (15, с.110-111). Кроме независимой бюрократии население в обмен на это так ничего и не получило!

Между тем, легкое и быстрое обогащение путём номенклатурной приватизации послужило завидным примером для новых и новых искателей богатства. Номенклатурная приватизация не прошла бесследно. Она оставила после себя глубокую, накатанную колею властно-денежных отношений, украинский национальный рецепт благополучия – обогащение через власть.

За и одновременно с формированием начального капитала старой номенклатурой начал формировать свои капиталы криминалитет, затем – новая украинская бюрократия, сотрудники милиции, фиска, их родственники, знакомые, приближенные, приближенные их приближенных...

И этому ненасытному процессу конца и края не видно. В эту прорву ушли разгосударствленное имущество, сбережения граждан, трастовые деньги вкладчиков. И всё это прошло совершенно безболезненно для их инициаторов, что дало ореол безнаказанности подобным действиям и практически легализовало их в Украине как идеальный путь обогащения. Поэтому в нашей стране и стоят бесконечные очереди на «трудоустройство» во все уровни исполнительной власти, МВД, ГНАУ. Поэтому и молодёжь валом валит во всевозможные школы милиции и академии управления.

Возбудителем новой бюрократизации Украины стал взгляд на власть как на идеальный бизнес – высокорентабельный, бесконтрольный и безнаказанный. Мало того, при обретении независимости не произошло какой бы то ни было существенной смены состава госаппарата, а значит, сохранена традиция советского бюрократического отношения к обществу, традиция экспроприации.

За годы независимости государственные институты прежнего строя почти не изменились. Это объясняется принципом корпоративности: вышестоящие бюрократы не могут сократить нижестоящих, не создав опасного прецедента. Тем более, что именно чиновники среднего уровня готовят принимаемые вышестоящими решения. Последние зачастую мало смыслят в руководимой ими отрасли, обычно прыгая между отраслями в своей карьере. Важную роль в деградации госаппарата играет фактор, который я склонен называть «обратной селекцией»: чем менее квалифицирован чиновник, тем больше у него шансов продвинуться в своей карьере. Действительно, продвижение сильно зависит от начальства. Руководящий же чиновник не хочет иметь возле себя более квалифицированного сотрудника, чем он сам. Если тот и не будет метить на его место, то уж точно будет невыгодно оттенять шефа. Поэтому верхние уровни бюрократической пирамиды подвержены хроническому оглуплению.

Видимо, по этому же принципу нивелируются и остатки морали чиновничьей касты. Вопреки правительственным заявлениям, регулирование социума за годы независимости не только не уменьшилось, наблюдение за «правильностью» рыночных реформ требовало возникновения новых бюрократических структур. При сохранении советской контрольной традиции, кроме номенклатурного и криминального появился и независимый частный капитал и, следовательно, желание бюрократа его контролировать. Дарить, то есть закреплять навечно за конкретным собственником имущество и средства, присвоенные в процессе номенклатурной приватизации, бюрократия не будет до последней возможности. Тогда власть перестанет быть выше денег, станет управляемой, тогда прекратятся постоянные переделы собственности, а с ними – и коррупционная прибыль. Власть выше денег, пока она может оспорить законность присвоения собственности, пока большинство крупной украинской собственности есть компромат на её владельца и средство управления им.
 
Жадность новых начальников к деньгам и, как к средству их получения, карьерному росту обусловила необходимость необычно быстрого их продвижения. Но рост начальника в новой структуре возможен, в основном, за счет роста числа иерархических уровней и увеличения числа подчиненных. Поэтому численность бюрократии резко возросла. Такой ускоренный рост – обычное свойство молодых структур. Новые чиновники хотят получить все и сразу. Но активное формирование новых бюрократических структур порождает турбулентность и создает неуверенность. Соответственно неопределенности будущего растут и текущие запросы бюрократов. Появляется совершенно новый процесс: осознанное формирование чиновниками структур «под себя» – например, для придуманного конкретным бюрократом вида лицензирования. Кроме того, история показывает, что в большинстве революционеров живет стремление к оседлой, обеспеченной жизни. Чиновничья карьера для такой цели отлично подходит. И большинство фигурантов обретения независимости, от «суверен-коммунистов» до участников студенческих голодовок, считают, что ими завоёвано право занятия государственных должностей. И это вовсе не наше изобретение, а мировая тенденция.

Радикальный эколог Й. Фишер стал министром иностранных дел ФРГ, а советский диссидент Н. Щеранский – шефом МВД Израиля. Поэтому ломка общественного строя обычно сопровождается ростом бюрократии. У нас же принципиально важна и преемственность бюрократии. Например, в Украине среднее звено аппарата в значительной степени укомплектовано сотрудниками с 20-40-летним стажем, то есть советской бюрократической ментальности. Новые сотрудники приходят иногда со свежими идеями, но почти всегда – без аппаратного опыта. Понятно, что они перенимают опыт старших товарищей. Не всегда буквально, а с учетом современной реальности. Но изменения, диктуемые временем, касаются лишь способов аппаратной деятельности.

Основные черты бюрократии – корпоративность, стремление к росту, изоляции от контроля, усилению власти, презрение к общественным интересам – не меняются со временем. И новые бюрократы их активно усваивают. Но они более жадны. Они считают себя выше старых бюрократов. Они хотят получить максимум благ – и сейчас. Бюрократы согласны даже на минимальную зарплату. Неявные преимущества – гарантированность трудоустройства, ощущение власти, возможность получения взяток – компенсируют невысокие оклады. Коррупция же разлагает общественное устройство, уничтожая доверие к государственному механизму и вызывая реальное противопоставление государства обществу. Коррупция вносит сильнейшие искажения в экономику. Производить добавочную стоимость становится невыгодно. Действительно, бюрократы «сидят на кране», регулируя огромные денежные потоки, изъятые полицейским государством.

Значительно выгоднее подкупить бюрократа, перенаправив уже сформированный государством денежный поток в своем направлении, чем создавать этот поток собственными усилиями. В силу более высокой рентабельности, бюрократия становится более выгодной, чем предпринимательство. Соответственно и более престижной. Происходит отток активных граждан из экономики в аппарат. Их высокие ожидания ведут к необходимости увеличения доходов бюрократов – к концентрации власти, увеличению аппарата, усилению регулирования.

Можно ли изнутри, из самой системы остановить рост бюрократии? Я полагаю, что нет. На протяжении истории государств наблюдался устойчивый рост аппарата. Даже попытки революционным путем уменьшить его размер уже в среднесрочной перспективе ведут к восстановлению и ускорению роста. Поскольку рост является свойством бюрократии, то ограничение его входит в конфликт с ее интересами, – то есть интересами как раз тех, кто готовит и исполняет законодательство. В частности – административную реформу. Таким образом, эволюционное уменьшение аппарата невозможно. А затраты на обслуживание аппарата растут быстрее, чем ВВП. В периоды технологических революций ВВП растет быстрее, но средний рост за 200-300 лет, как правило, не превышает 2%. Консолидированный налог же вырос от 10% в древности до 30% в XIX веке и до 40-70% в прошлом столетии. Важно, что эти суммы почти полностью (за вычетом минимально полезного эффекта государства) идут на содержание аппарата – не только на зарплату, но и на финансирование придумываемых им программ. Мало того, в силу инерции советского номенклатурного сознания и неразделённости власти и собственности, в Украине отчётливо наблюдается процесс возникновения неономенклатуры. Этот новый теневой институт отличается от своего предшественника, но номенклатурные тенденции преданности и патернализма прослеживаются абсолютно чётко.

Новая номенклатура мэрий и облгосадминистраций – это предприниматели, близкие к власти, работающие под её возмездной защитой («крышей») и делящиеся прибылями с конкретными чиновниками или внебюджетным фондом данной властной структуры. Сюда же можно отнести и управляющих фирмами, реально являющимися собственностью самих чиновников данных структур. Наконец, в эту же когорту попадают и руководители местных и региональных СМИ, обеспечивающих местные бюрократические команды пропагандистской поддержкой взамен на финансирование или льготы. Аналогичные номенклатуры есть у местных репрессивных и налоговых органов. Ну и высший уровень неономенклатуры – это руководство банков, концернов и масс-медиа, обслуживающих нынешний государственный режим.

Для всех этих лиц власть работает в режиме административного ресурса для подавления конкурентов и предоставления льготных условий рыночной игры. Все эти лица кредитуют власть или являются источником обогащения для её конкретных представителей. Но главное сходство неономенклатуры со своей предшественницей в том, что все эти лица «раскручиваются» и обогащаются при помощи данной команды власти, полностью зависимы от продолжительности её существования и совершенно неспособны эффективно работать на реальном рынке.